Примерно в это же время места в зале занимают два нетрезвых товарища из похоронной команды пьяненького студента. Один из них явно любит поскандалить в пьяном виде, второй его всячески сдерживает. Главная задача этих «подсадных уток» — вызвать натуральное возмущение реальных зрителей.
***
Картина 9.
Комната отдыха рабочих сцены.
Цыган (весело, обращаясь ко всем): — Хорошая нынче постановка, легкая!
Учитель: — Это в смысле декорации не тяжелые?
Цыган: — Ага!
Зона: — Да у тебя все спектакли легкие, не работаешь ни хрена.
Цыган: — Опять ты за свое! Давайте я вам анекдот расскажу?
Учитель (снимая пропотевшую майку и играя мышцами, осматривает себя сколько можно): — Давай, трави. Не работаешь так хоть веселье от тебя.
Цыган: — Пришла баба в милицию: «Примите заявление об изнасиловании». — «Кого изнасиловали?» — «Меня». — «А сколько вам лет?» (Цыган смотрит на Зону) — «Сорок. Нет, тридцать семь» (Зона сообразил, что цыган специально назвал возраст его жены) — «Ну, в тридцать семь-то пора уже и самой давать!»
Зона: — Ах ты сука! (Кидается на Цыгана, их разнимают Левандевский и учитель).
Учитель: — Да ты что, Зона? Что случилось-то?
Зона: — Да он же, сволочь, возраст моей жены назвал в своем анекдоте, специально!
Учитель (продолжая держать Зону): — Цыган! А ну-ка извинись!
Левандевский (он держит Цыгана): — Давай-давай, проси прощения (отвешивает Цыгану легкий подзатыльник).
Иваныч: — Да уж, некрасиво как-то.
Цыган: — Да пусти меня! Не прав я, Зона. Извини меня (уходит в угол, где Петрович дремлет под шашечной доской). Ну что, аксакал, сыграем, что ли? Давненько я не брал в руки шашек.
***
Картина 10.
Иваныч «прихорашивается» — собирается в буфет: — Пойду до Зины дойду (но пока не уходит).
Учитель: — Все, буфет теперь будет разгромлен. Иваныч пошел выручку Зинке делать. Вот человек! Послезавтра ему будет не на что кушать, даже выходной костюм имеет в заплатах, но сегодня и завтра будет пить самый дорогой коньяк!
(Трезвый студент будит своего пьяного товарища, спрашивает, не пойдет ли он с ним в служебную ложу смотреть премьеру. Тот бурчит, что пойдет, но ко второму акту студент зовет с собой учителя.)
Учитель: — А я за десять лет не посмотрел ни одного спектакля.
Студент: — Почему?
Учитель: — А что смотреть-то тут? Самодеятельность!
Петрович: — Что ж вы так про лучшее из искусств? В театре прямо на ваших глазах открывается тайна жизни…
Учитель: — Ага, из заученных назубок слов.
Петрович: — Слова-то заучены и надоели на репетициях, но когда душу в них вложить, как Гриша Мелихов это делает, тайна и появляется.
Зона: — Петрович, а правда, что вы в театре с первого его дня? Какие спектакли за пятьдесят лет были по-настоящему хорошие?
(Старик вспоминает «Вишневый сад», изображает слугу, говорит, что это было очень высокое искусство.)
Учитель: — Петрович, а это когда было-то?
Петрович: — Когда? Да не очень давно. Я почти такой же старый был.
Иваныч: — Совсем ты, Петрович, память потерял. Ты же про московские гастроли вспоминаешь. У них тогда главный машинист с нашей Зинкой загулял и тебя на смену ему вызвали. Ладно, пошел я до Зины.
Учитель: — Студенты! (Видя, что один спит) Студент! Ты ведь филолог будущий, учитель русского языка и литературы…
Трезвый студент: — Я на искусствоведении учусь.
Учитель: — Ну, это еще круче! А что ты про театр думаешь, не только про наш, а вообще про театр?
***
Тут мы вместе с Левандевским незаметно «уходим» в гримерку к Умпелевой.
Картина 11.
Умпелева, без приветствия, с остатками вчерашнего раздражения: — Где ты вчера был? Я весь вечер, как девчонка, ездила вокруг твоего дома, звонила тебе, звонила! Когда ты, наконец, купишь себе сотовый телефон? Может, денег тебе на телефон дать?
Левандевский: — Нет, деньги я у тебя не возьму (хочет обнять женщину, она отпихивает его).
Умпелева: — Я что-то наврала мужу, сказала, чтобы меня рано не ждали. Столько времени мы могли бы быть вместе!
Левандевский: — Но мы же не договаривались вчера встретиться?
Умпелева: — Ну и что? Ты же говоришь, что всегда меня ждешь!
Левандевский: — Жду. И вчера-то как раз, может, нужнее, чем когда бы то ни было, нам надо было встретиться…
Умпелева: — А что, правда, что тебя вчера пьяного в бархатном складе спрятали и забыли? Чего праздновал-то?
Левандевский: — Ничего не праздновал. От тоски напился.
Умпелева: — О, господи! Что опять с тобой происходит, Ежик, что за хандра?
Левандевский: — Мне мало этих наших коротких встреч. Это какие-то осколки настоящей жизни. Я хочу быть с тобой, я так хочу быть с тобой! Всегда. Каждый день. А вместо этого — обрывки тайных встреч. Для тебя наши отношения — развлечение, а для меня — жизнь. Тебе хорошо, а мне больно.
Умпелева: — Леванчик, милый, я так по тебе соскучилась!
Левандевский (с паузой, в ответ): — А я тебя люблю. Зачем я тебе нужен? У каждой порядочной женщины должен быть любовник?
Умпелева: — Зачем ты так? Ты нужен мне, не знаю зачем, но чувствую, что нужен… Завтра, перед утренней репетицией, я приеду к тебе. Если приготовишь что-нибудь вкусненькое, я не буду есть дома, и у нас будет еще больше времени.
Левандевский: — Тебя сегодня встречает муж?
Умпелева: — Почему встречает? Он — в зале. Он не пропускает моих премьер.
Левандевский: — Какая же ты красивая! Ты бессовестно хороша, ты вызывающе красивая. Как же мне украсть тебя? У мужа, у людей? Если у меня будут деньги, много денег, ты будешь моей? Только моей, уйдешь от мужа?
Умпелева: -От мужа… Причем здесь муж? Когда я ушла наконец от своего первого мужа, моему ребенку было пять лет. Как мне было хорошо! Но — недолго. Однажды дочь в трамвае чужого мужчину стала звать папой. Весь вагон смеялся. И я — тоже. Сквозь слезы. Потом всю ночь в подушку ревела. А утром решила — выхожу замуж. Сватались ко мне многие. Выбрала этого потому… Нет, не буду говорить, почему выбрала именно его, пошло об этом рассказывать. И некрасиво, нечестно по отношению к нему. И уже четыре года у моей девочки есть отец. Она зовет его папой. Как я могу предложить своему ребенку третьего отца?
А откуда у тебя появятся деньги? Ты решил помириться с отцом?
Левандевский: — А? При чем здесь отец?
Умпелева: — У тебя есть какие-то другие варианты разбогатеть?
Левандевский: — Варианты всегда есть.
Умпелева: — Нежный ты мой, хороший! Иди ко мне. Только дверь закрой.
***
Картина 12.
В зрительном зале шумит пьяный студент. Его пытаются успокоить его более трезвый товарищ, театральный служка. Зрители возмущены, требуют навести порядок, служка убегает за помощью к Вертухаю.
Служка: — Вас все уважают и боятся. Вы же бывший полковник милиции. Там надо вывести из зала двоих. Или хотя бы одного.
Вертухай: — Что ж вы сами-то никогда не можете выполнить свою функцию? (Важничает) Идем.
(В это время более трезвый студент открывает бутылку вина, пристраивает в нее соломинку и ставит товарищу во внутренний карман: «Соси давай и успокаивайся». Когда к ним подходит Вертухай, буйный студент уже спит, а нормальный с деланным любопытством пялится на сцену.)
Вертухай (служке): — Ну, кто здесь хулиганит?
Служка: — Да вот они.
Спокойный студент: — Вы уж простите моего товарища, он больше не будет. Он бабушку сегодня похоронил. Любимую. Переживает до слез, только вида старается не показывать. Чтобы как-то отвлечь его от горя, я вот в театр его вытащил.
Вертухай: — О, господи! И эти с похорон! (Мелко крестится) Сколько бабушек-то враз перемерло!
Эффектный молодой человек (обращаясь к Вертухаю): — Милейший!
(Тот будто не слышит, служка обращает внимание Вертухая на эффектного молодого человека. Вертухай, оценив «крутость» зрителя, подходит к нему.)
Вертухай: — Вы меня?
Эффектный молодой человек: — Вас, дорогой, вас. Не могли бы вы послать ко мне монтировщика Левандевского?
Вертухай: — Я вам не курьер какой! И что это вы тут за хождения по залу во время спектакля устраиваете?

• « Уроды
• » Звездный час