А л к м е н а. Вот уж соседи меня никогда не интересовали.
Ю п и т е р. Ну, наконец, чтобы стать бессмертной!
А л к м е н а. Бессмертной? А к чему это?
Ю п и т е р. Как это «к чему»?! Чтобы не умереть!
А л к м е н а. А что я буду делать, если не умру?
Ю п и т е р. Дорогая Алкмена, ты будешь жить вечно, и, обращенная в светило, ты будешь сиять в ночной тьме вплоть до конца света…
А лк м е н а. Который наступит…?
Ю п и т е р. Никогда.
А лк м е н а. Не слишком ли долгая ночь?! Ну, а ты в это время чем займешься?
Ю п и т е р. А я безгласной тенью сойду во мглу ада, и мне отрадно будет думать о том, что моя супруга сияет звездою в чистом ночном небе.
А л к м е н а. До сих пор ты старался искать себе усладу немножко поближе ко мне. Нет, дорогой мой, если богам понадобится лишняя звезда, пусть не рассчитывают на меня. Да и ночной воздух пагубно влияет на кожу блондинок. Страшно подумать, как я увяну к концу вечности!
Ю п и т е р. А ты лучше подумай о том, какой холодной и недвижной будешь ты лежать в глубине могилы!
А л к м е н а. Не пугай меня смертью, — она естественное завершение жизни. Раз уж твой Юпитер создал смерть на земле (прав он или нет, это уж другое дело), я подчиняюсь общей судьбе. Всей своей кровью, каждой своей жилкой я связана с остальными людьми, с животными, с цветами, и мой долг ­ разделить их удел. Можно ли отказываться умереть, пока все, кто живет на земле, не вкусили от плода бессмертия?! Стать бессмертным… для человека это значит стать предателем. И потом, как не благословлять саму смерть, — ведь она дарует нам такой нескончаемый, такой безграничный покой, отдых от всех наших мелких дрязг и надоевших дел! Шестьдесят лет портить себе кровь из-за пятен на одежде, подгоревших блюд и прочей мерзости — и обрести наконец смерть, неизбывную, нескончаемую смерть,- боже, да это поистине незаслуженно щедрый дар!.. Ты почему на меня так почтительно глядишь?
Ю п и т е р. Да ты первое по-настоящему человечное существо, которое я встретил!
А л к м е н а. Вот тут ты прав, я не такая, как другие. Среди тех, кого я знаю, я одна высоко ценю и безоговорочно принимаю мою судьбу. Все перипетии человеческой жизни — от рождения до смерти, все мелочи, даже каждодневные семейные трапезы, — мне бесконечно дороги и близки. Я соразмеряю свои желания со своими возможностями, — вот отчего они никогда не обманут меня. Я уверена, что я единственная женщина на земле, кoмy ведом подлинный образ бытия ­ от вкуса плодов до нрава пауков, от вершины счастья до бездн горя. И ум мой сродни чувствам. В нем нет закваски авантюризма и легкомыслия, и винные пары, любовные утехи или путешествия не заставят меня жаждать бессмертия.
Ю п и т е р. И тебе не хотелось бы иметь сына, менее подвластного смерти, чем ты, — бессмертного сына?
А л к м е н а. Конечно, хотелось бы. Ведь желать бессмертия своему ребенку — это тоже чисто по-человечески.
Ю п и т е р. Иметь сына, который станет величайшим из героев и уже в раннем детстве будет сражаться со львами и чудовищами…
А л к м е н а. В раннем детстве он будет играть со щенком и с черепахой!
Ю п и т е р. Он задушит огромных змей, посланных погубить его в колыбели.
А л к м е н а. Ну вот еще! Разве его оставят хоть на секундочку одного?! Такие гадости случаются разве c детьми кухарок… Нет, пусть лучше он будет слабенький, жалобно плачет и пугается мух… Да что с тобой, ты нервничаешь?
Ю п и т е р. Шутки в сторону, Алкмена. Ты и вправду предпочла бы покончить с собой, нежели изменить своему мужу?
А л к м е н а. Очень любезно с твоей стороны — сомневаться во мне!
Ю п и т е р. Убить себя, — ведь это ужасно!
А л к м е н а. Только не для меня. Уверяю тебя, дорогой мой муж, я не вижу в самоубийстве ничего ужасного. Да и что мы знаем?! Может, мне суждено умереть сегодня же вечером, в этой самой комнате, если, например, бог войны вдруг поразит тебя, да мало ли по какой еще причине! Но я, уж поверь, позабочусь пристойно обставить свою кончину. Ее свидетели покинут мой смертный покой с миром в душе, а не с ужасом в сердце. Даже умирая, можно так сложить руки и так улыбнуться, чтобы твой вид никого не шокировал.
Ю п и т е р. Но ведь, убивая себя, ты рискуешь убить и сына, зачатого накануне, пока наполовину живого!
А л к м е н а. Значит, он и умрет лишь наполовину. Видишь, он еще останется в выигрыше.
Ю п и т е р. Ты рассуждаешь столь логично и уверенно, будто давно все обдумала.
А л к м е н а. Разумеется, обдумала! Как по-твоему, о чем же еще думают молодые, склонные к полноте, как ты выразился, женщины в самый разгар веселья и смеха? Они как раз обдумывают способ умереть, не поднимая шума и не устраивая трагедии, если кто-нибудь оскорбит или запятнает их любовь.
Ю п и т е р (выпрямляется и возглашает в высшей степени напыщенно). Услышьте же, дорогая Алкмена! Вы благочестивы и, по моему разумению, способны постичь тайну бытия. Я желаю поведать вам…
А л к м е н а. Нет-нет, милый Амфитрион! Только не обращайся ко мне на «вы»! Я ведь знаю, эти твои высокоторжественные речи — просто особая манера быть нежным со мной. Но мне все равно неловко, когда ты меня так величаешь. Лучше уж изобрети новое местоимение, и пусть оно звучит еще любовнее, чем «ты»!
Ю п и т е р. Я прошу вас не иронизировать. Я намерен говорить о богах!
А л к м е н а. О богах?!
Ю п и т е р. Настало время приподнять завесу над их отношениями со смертными. Да будет тебе ведома безграничная власть богов над жителями земли и их женами!
А л к м е н а. Ты сходишь с ума! Рассуждать о богах в ту единственно драгоценную минуту дня, когда жители земли, опьяненные утренним солнцем, склонились кто над плугом, кто над неводом и думают лишь о земных делах. Знаешь, по-моему, армия тебя уже заждалась. Еще час-другой, и твои враги успеют позавтракать, а с сытым неприятелем совладать значительно труднее. Отправляйся, дорогой, чем раньше ты уедешь, тем скорее вернешься ко мне; да и у меня, мой милый муж, стоят все домашние дела… Но если вы, уважаемый мсье, расположились тут надолго, я тоже примусь за высокопарные рассуждения, — только не о богах, а о моих собственных служанках. Имею честь доложить вам, что мы вынуждены будем расстаться, с Ненецей. Во-первых, у нее просто неисправимая мания протирать на мозаиках одни лишь черные плитки, а во-вторых, боги, как вы изволили выразиться, проявили свою безграничную власть над нею, и в результате бедняжка забеременела.
Ю п и т е р. Алкмена, дорогая Алкмена! Боги являются смертным в тот самый миг, когда те меньше всего ожидают их прихода…
А л к м е н а. Амфитрион, дорогой Амфитрион! Женщины покидают мужей в тот самый миг, когда те меньше всего ожидают их ухода.
Ю п и т е р. Гнев богов ужасен! Они не приемлют ни насмешек, ни приказов.
А л к м е н а. Но ты, мой милый, ты-то приемлешь все, за это я тебя и люблю… Даже воздушные поцелуи — вот, лови! До вечера! Прощай! (Убегает.)

Появляется М е р к у р и й.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ

Ю п и т е р, М е р к у р и й.

М е р к у р и й. Что стряслось, Юпитер? Я думал, вы выйдете из этой комнаты, как выходили из многих других; с триумфом и славой, а вместо того за дверь выбегает Алкмена и, ни­чуть не смущенная, продолжает даже за порогом поучать вас?!
Ю п и т е р. Да уж, смутить ее трудненько.
М е р к у р и й. А что за вертикальная складка у вас между бровями? Это признак гнева? Или тень угрозы, которую вы несете человечеству?
Ю п и т е р. Какая складка?.. Это морщина.
М е р к у р и й. У Юпитера не может быть морщин. Просто у вас, наверное, остался отпечаток от кожи Амфитриона.
Ю п и т е р. Ошибаешься, Меркурий, это моя собственная морщина, и я теперь знаю, откуда они берутся у людей — эти морщины, приводившие нас в такое недоумение. Их накладывает познание или наслаждение.
М е р к у р и й. У вас утомленный вид, Юпитер, вы даже немного ссутулились.
Ю п и т е р. А ты думаешь, носить морщину легко?!

• « Жужа из Будапешта
• » Жены польских солдат в Ираке