Варя. Мамочка, выслушай меня! Умоляю тебя, вдумайся и пойми! Ты только пойми, до какой степени мелка и унизительна наша жизнь. (После паузы.) Я чувствую, будто меня перепиливают тупой пилой. Ходят зубы её прямо по сердцу, и сердце сжимается, стонет, рвётся.

Варя идёт к выходу, но вдруг останавливается, переходит к окну.
Любовь Андреевна опустилась на стул, сжалась вся и горько плачет.

Любовь Андреевна. Боль моя… печаль моя…

Аня подходит к матери и становится перед ней на колени.

Аня (гладит матери руку). Родная моя… хорошая моя…
Фирс. Сохрани тебя Царица Небесная!

В гостиную вбегает Дуняша, побледневшая, испуганая.

Дуняша. Там… мать Яши… у ворот…

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Солнечное майское утро. Вишнёвый сад в имении Раневской утопает в цвету. Садовые скамейки, стулья, столики. Слышен отдалённый радостный звон церковных колоколов, возвещающий о наступлении Пасхи.
На одной из скамеечек сидят Любовь Андреевна и Аня; обе они в белых платьях и белых шляпах. Неподалеку от их скамеечки стоят качели.
За столиком сидит Гаев, тихо бормочет и сосредоточено рассматривает фигуры на шахматной доске. Он в теплом пальто с приподнятым воротником, в калошах; за его спиной, на быльце стула висит большой дождевой зонтик.

Любовь Андреевна. Вот и наступило святое Христово воскресение.
Аня. Я глазам своим не верю. Недавно был снег и холод, а теперь не смолкая поют птицы… солнце ярко светит. Как чудно цветут вишни! Как все бело и свежо! Здесь я испытываю неизъяснимое блаженство. Я снова люблю наш сад.
Гаев. А мы вам – вариант дракона в дебюте.
Любовь Андреевна. Здесь хорошо, дела обстоят благополучно, только… чувствую: нужно что-то менять. Что хочешь делай со мной, но не могу я без городской суеты, не могу! В Ярославль хочу. (Оглядываясь, вполголоса.) Продадим усадьбу Леонида и к осени все вместе переедем на Волгу.
Гаев. Предлагаю размен.
Аня. Вчера в поезде мне было очень скверно, что-то странное: боль в животе, тошнота, сердцебиение и почти бессознательное состояние. Со мной этого не было никогда. Я очень испугалась, начала рвать на себе кофту, вообще не знала что делать, свалилась и не в силах была подняться, ноги и руки не слушались, вся в холодном поту и вообще непонятно.
Любовь Андреевна. Гриша, сынок… (Смеётся от радости.) Мой bebe!* (*Малютка – франц.)
Аня. Господь с вами, мама.
Любовь Андреевна. Никого нет, мне показалось. Гардину качнул ветерок.
Гаев (досадливо). Запоздалая рокировка. Король под шахом!
Любвоь Андреевна (тоном упрёка). Старый Шут Иваныч Балалайкин!
Гаев. Кого?
Любовь Андреевна. Говорю: весна на дворе, Лёня. А ты вырядился, как в зиму.
Гаев. Озяб, сестра. По всему по мне мороз, по всем косточкам.
Любовь Андреевна. Голова и борода у тебя взлохмачены. Надо бы побриться, что ли.
Гаев. Боже мой, отчего мне так тяжело! В голове у меня звенят тридцать шесть колоколов, а грудь хрипит, как немазаная телега. Аппетит – отвратительный. Пью мышьяк. Недавно в соседней усадьбе повесился извозчик. Ходил я смотреть на него. Висит и показывает публике язык, дескать – что? Я вот улизнул от вас, а вы нуте-ка! Поживите-ка!

Пауза.

(Вздохнув.) Нелегко жить на этом свете. Человеку постоянно угрожает какая-нибудь потеря. То хотят отнять у тебя имение, то заболеет кто-нибудь из близких и боишься, как бы он не умер, – и так изо дня в день.

Пауза.

Я понимаю, человек не может быть всю жизнь здоров и весел, его всегда ожидают потери, он не может уберечься от смерти. Хотя был бы Александр Македонский – и надо быть ко всему готовым и ко всему относиться как к неизбежному необходимому, как это ни грустно.
Любовь Андреевна (иронично). Зачем ты не муха? Между мухами с своим умом ты был бы самой умной мухой!
Гаев. Я с ужасом чувствую, как сужается моя жизнь. Куда ни ткнусь – всё стены.

Далеко в саду пастух играет на свирели.

Любовь Андреевна. Лёня, ты неисправим! На дворе весна, Пасха, а ты… Хватит хандрить, ныть и петь Лазаря.
Гаев. Ах, старый хрен, старый хрен!
Любовь Андреевна. Всё, что ты говоришь – сущая белиберда. Поставь себе клизму мужества и стань выше этих мелочей. Я уже давно прекратила заниматься кисляйством. И у меня правило: не высматривать приходящее. Я запретила себе думать о старости и смерти. Чему быть, того не миновать.
Гаев. Я так стар, что от меня даже, кажется, псиной пахнет, а ты, сестра, всё ещё молода.
Любовь Андреевна (Ане). У тебя на глазах слёзы… Что ты, девочка? (Обнимает ее.)
Аня. Это так, мама. Ничего.
Любовь Андреевна (смотрит в лорнетку на дочь). Меня не обманешь. Я же вижу, что ты горишь, как в лихорадке. Ты влюблена… Хочешь – выходи за Семёна, в нём сама свежесть, изысканость, человечность. Он тебя любит, боготворит!
Аня. Ах, Господи, но почем я знаю! Если он молчит.
Любовь Андреевна. Он стесняется, думает, что ты откажешь ему. Ведь ты, как-никак, графиня.
Аня. Он ничего не сказал мне. Душа и сердце его всё ещё скрыты от меня, но отчего же я чувствую себя такой счастливой?

Опираясь на трость, входит Фирс; он в белых брюках, в белом фраке, при бабочке.

Аня (бежит ему навстречу, обнимает, целует). Фирс, дорогой, поздравляю!
Любовь Андреевна (обнимает и целует Фирса). С днём рождения, мой старичок!
Гаев. Фирс, молодцом!
Любовь Андреевна. Сколько же тебе лет?
Фирс (садится, с усмешкой). Акурат, два кренделя.
Любовь Андреевна. Это как?
Фирс. Восемьдесят восемь годков.
Аня. Как твоё здоровье?
Фирс. Здоровье моё хорошее. Пью по утрам по два стакана молока. Доктор посоветовал. Ещё поживу, даст Бог. Мне на Николая сон был: будто я помер и попал на небо. А там седобородый старик с ключами спрашивает меня: «Как звать-величать?» «Фирс Николаевич» – отвечаю. Он посмотрел в какую-то цидулку с сургучевой печатью, да и говорит: «Тебе, Фирс Николаевич, ещё рано. Поживи-ка ещё меж людей.» Тут я и проснулся.

Голос Епиходова весело, возбуждённо: «Ау!..»

Любовь Андреевна (задумчиво). Епиходов идёт…
Аня (задумчиво). Епиходов идёт…

Входит Епиходов; в одной руке у него удочка, в другой ведро. Он в белой манишке, при белом галстуке, во фраке, в цилиндре и в белых перчатках.

Епиходов (Фирсу). Фирс, родной, я тебе раков наловил. А вечером – жди сюрприз.
Любовь Андреевна (с удивлением). Вы были на рыбалке в таком виде?
Епиходов (говорит весело, задорно). Для меня рыбалка – священнодействие. Тем более – сегодня праздник. Два праздника. (Обнимает Фирса.) Душа радуется. Всё живёт, всё движется… Кругом жизнь! Мы так долго и мучительно держались за свои несчастья, но если есть выбор, зачем выбирать тяжелое? Почему не выбрать танец, песню, и идти через сады, в которых цветут цветы? Нет никакой необходимости идти через пустыню, в которой ничего не растёт. Вы со мной согласны, Аня?
Аня (в восторге). Да, да!
Епиходов. Недавно посадил несколько кустов сирени. Карп называет это растение рай-дерево. И я без раздумий готов сказать: если на земле существует рай, то это непременно – наш сад!
Гаев. Он жив и «гарцует».
Епиходов. Дайте время. Если всё пойдет так как надо, то уже к осени наше имение даст тысячу, а то и две тысячи рублей прибыли. (Раневской.) Любовь Андреевна, помните я вам рассказывал о женщине из Пан-Ивановки?
Любовь Андреевна. Что-то припоминаю.
Епиходов. Я был в Пан-Ивановке и переписал из её уст способы обработки вишни. Даст Бог, повезём продавать нашу вишню в Харьков и даже в Москву.
Фирс. В народе говорят: «Купи сад, вернёшь деньги назад».
Епиходов. В этом селе мне показали могилу философа Григория Сковороды. Он прожил долгую, счастливую жизнь, а на могильном камне велел высечь слова: «Мир ловил меня, но не поймал». Потрясающе! И я сказал себе: буду стараться жить так, чтобы никому даже в голову не пришла мысль меня ловить. (После паузы.) Моя святая святых – это человеческое тело, здоровье, ум, талант, вдохновение, любовь и абсолютная свобода, свобода от силы и лжи, в чем бы последние не выражались.

Откуда-то издали доносится песня:

«Ой вышенька, чэрэшэнька, вэрхом кучэрява,
Дивчынонька козачэнька та й прычаровала.

• « СОН В САЛАТЕ ОЛИВЬЕ
• » ПРЕСЛЕДОВАНИЕ И УБИЙСТВО ЖАН-ПОЛЯ