КОЛЯ. Рассказывай, рассказывай, а то я стесняюсь, когда меня хвалят…
Смеются.
ЗОЯ. (улыбается.) Скучно тебе будет. Ну, раз просишь — расскажу. Смáлку я невезучая была. Мне лет семь, поди, было, Маринка старше меня — пошли мы по грибы с ней. Мать у нас померла, мне год еще был тогда. Не помним ее. Лида звали. Маму нашу — Лида звали… Лида. Ли-да. Мы с таких вот лет сами выросли. Сами варили, пекли, сами все делали. За грибами ходили. Какая там тогда, в то время, еда была? Подножный корм. Плохо жили, как и все. Ну, пошли мы с ней. Заблудились. Сутки ходили. Ночь в лесу. Ночью буря, гроза. Мы в какую-то яму залезли. Дерево упало. Придавило мне толстой веткой ногу. Больно было и страшно. Чашечку вот прямо раздробило. Маринка твоя бросила меня, убежала со страху. Я так до утра и лежала. Жуки по мне ползали, муравьи. Кричала, кричала, а потом сил не стало. Стала я умирать. Вижу, как сквозь туман: будто леший ко мне руки тянет. Черт с бородой… А это — Байжан был. Казах вот этот. Уж сколько лет с тех пор прошло, а он все такой же: бороденка, усики, бровки, ничего не меняется. И лицо, коричневое, как глина. Я, вроде, ему и благодарная, что спас меня, Маринку нашел — она там, рядом спряталась в ямку… И благодарна, и боюсь его всю жизнь. Меня отец, маленькая была как, все Байжаном пугал. Ну, вот, он меня к себе домой привез. Дом у него был такой, саманный. Жену его помню. Сауле звали. ”Луч” по-казахскому… А по-нашему — Света. Тетя Света. А Байжан — значит: “Богатый человек пришел”… Видал, какой богач? А тетя Света — как лучик, правда, была. Морщинки, добрая. Конфетками меня из железной банки кормила, леденцы такие… Первый раз в жизни я тогда конфеты попробовала. А на банке той пальмы нарисованы были. Добрая была. Давай мне ногу промывать, бинтовать. А сама — вся в деньгах увешена…
КОЛЯ. Как это?
ЗОЯ. Ну, браслетики у нее такие были, мониста, из денег серебряных… Из монеток. И тут, и тут. Вся. Сауле. Тоже — коричневая, шоколадка будто. От нее дымом пахло, овчиной, коровами… Добрая была. А у нас матери не было. Я ее на всю жизнь запомнила… (Пауза.) Бедная. Заживо сгорела в доме. Года три, что ли, назад… А Байжан как дурак сделался с тех пор. Я лечу его вот, прикармливаю. Он тут часто бывает. Надо забрать его к себе совсем. Заберу скоро. Рука у него болит. Лечу. Не поможет. А тога — тогда он на лошади прискакал к отцу. Тот явился к нему в дом, нас забрал. В больницу меня сразу не повез. Мол, заживет. Коленка гнилá, гнилá. Так вот чашечка и повредилась. Вот и стала я хромоножка. Так и зовут с тех пор: Зоя-хромоножка. А Маринку твою: Манька-стервоза звали всегда. Ненавижу я ее. С тех пор лютой ненавистью ненавижу. Ненавижу… Тварь подколодная… Тварь. (Молчит.) Ну вот. Рассказала. Отвела душу.
МОЛЧАНИЕ.
На улице дождь стал идти мельче, тише. Светает. Яблоня уронила почти все белые лепесточки. Лежат они на полу побитые, грязным ковром. В лесу опять, в последний раз прокричала тоскливо сова.
Зоя смотрит на Колю, улыбается.
КОЛЯ. (хмыкнул.) Эк ты! А?
ЗОЯ. Защищаешь? Защищаешь? Да?
КОЛЯ. Да нет… (Молчит.) Ты вот говоришь, говоришь: одно лицо у тебя. Пока говоришь — одна, совсем одна, один человек. Потом вдруг такой загибóн сделаешь, как гумýзница какая — совсем другая становишься… Как это ты так умеешь, а?
ЗОЯ. (улыбается.) А ты не такой? (Пауза.) Все такие. Всего в людях намешано. Все из одного теста. И плохого намешано, и хорошего. Разного. Или ты — только хи-хи да ха-ха? Другой не бываешь?
КОЛЯ. Не знаю.
ЗОЯ. Бываешь. Я сегодня ночью видела… Еще как бываешь…
Молчат. Смотрят друг на друга. Зоя провела по лицу Николая рукой. Улыбается.
Как мне жить совестно… Как жить мне стыдно…
КОЛЯ. Ну, опять за свое? Да почему это, почему?
ЗОЯ. Не знаю. Другие родились, чтоб сделать что-то. И делают там. У них как-то интересно жизнь идет. А я — такая же, как все, а живу бестолку. Понимаешь? Пустоцвет. Потому и стыдно. Глупая. Глупая я. Стыдно мне за это. Совестно.
КОЛЯ. Перед кем стыдно?
ЗОЯ. Перед всеми. Перед собой. Перед тобой. Перед Господом.
МОЛЧАНИЕ.
КОЛЯ. Придумываешь ты все. От нечего делать. В Бога веруешь. Придумываешь. Давай, расскажи еще что-нибудь… Сказочку. Ну?
ЗОЯ. (Молчит.) Я тебе еще одну сказочку расскажу про Маринку. Почему ее так ненавижу — расскажу. Грех перед Господом, а все ж таки… Знаешь, почему у меня ни кошки, ни собаки нету? Слушай. Сейчас. Слова подберу… Сейчас… Никогда не рассказывала никому. Вот. Маленькие были, у меня котенок был. Нет, не так. Его не было у меня. А я хотела, чтоб у меня маленький котенок был, а мне отец не разрешал. Не знаю, почему. Потом мы как-то пошли в поселок, к озеру, с Маринкой. Там у одной тетки я и выпросила котенка. Говорю: ”Мне папка разрешил взять, дайте, пожалуйста…” Она дала нам его. Маленький, черненький, как уголек. Вот понесли мы его домой, сюда. Мне шесть лет было, кажется, это еще до того, как мы в лесу потерялись, было. А отец злой был в тот день, выгнал нас, сказал, чтоб обратно отнесли. Чтоб обязательно отнесли отсюда, а то утопит его. А назад его нести нельзя было, потому что тетке-то той я наврала, что мне котенок нужен, и что отец разрешил мне взять его. Вот мы и пошли назад, в поселок, к тетке. А Маринка вдруг взяла его из моих рук и стала кидать его перед собой, котенка-то. И я тоже с ней. Нет, чтоб сказать ей: не надо, а давай — тоже, вроде как, развлекаться. И как сдурели: смеялись, кидали его далеко, потом подбирали и опять кидали. Мы его убить хотели, а вид делали друг перед другом, что мы его назад несем. Прятали друг от друга, что убить его хотим. И так бросали, бросали, бросали его. Он и подох. Я его в последний раз в руках держу, а он в пыли, в грязи, глаза черные, сумасшедшие, маленькие глаза, мяукает, а из носа кровь бежит маленькими черными каплями… И лапки крошечные, вырывается, а мяукать у него уже сил не было, захлебывался… Чуть шевелился. И вот как увидела я, что я наделала, как увидела вдруг, как представила вдруг, что этот котенок — я это, что это меня так убивают… Меня будто током ударило, как с ума я сошла тогда, закричала, без памяти упала…
Молчит. Дождь за окном кончился.
С тех пор я ни к кошкам, ни к собакам не подхожу. Боюсь их с тех пор. Думаю, что они понимают все, как люди. И отомстить мне хотят за то, что я сделала тогда… Маринка — вон, ничего. Не боится. Не помнит, поди, уже про это… (Молчит.) Господи, да что я на нее валю все… Не виноватая она, что такая… Бог с ней… Тоже счастья нету, а хорохорится… Прости ты меня, Христа ради, меня, дуру… Бедная…
МОЛЧАНИЕ.
КОЛЯ. Бедная… Убогая…
ЗОЯ. Пожалел?
КОЛЯ. Жалко. Тебя. Да. Да.
ЗОЯ. Не котенка? Меня?
КОЛЯ. Тебя, тебя… Бедная ты…
Сидят на кровати, смотрят в глаза друг другу.
Ну вот… Надо же… Жука раздавил… Черт… Жалко…
МОЛЧАНИЕ.
ЗОЯ. Бог с ним… Что ж теперь… Пусть…
МОЛЧАНИЕ.
Сова снова кричит.
Постой… Постой… Постой… Сейчас я… Опять кто-то зовет меня, что ли? Постой… Может…
Вскочила с кровати, накинула поверх рубашки пальто. Вышла на крыльцо. Зовет негромко:
Кто здесь? Кто здесь?
Прошла к сарайчику, заглянула в дверь.
Байжан? Слышишь? Не ты меня сейчас позвал?
Молчит. Осторожно закрыла дверь.
Спит… Что это сегодня со мной? С ума я схожу, что ли…
Стоит у двери сарайчика, глубоко вдыхает прохладный утренний воздух. Молчит. В лесу монотонно кричит кукушка. Зоя долго слушает ее, легко улыбается, чуть-чуть шевелит губами. Негромко крикнула в лес:
Кукушка, кукушка, сколько мне жить?
Начал считать, шевеля губами. Кукушка кричит и кричит, как сумасшедшая, не останавливается. Зоя улыбается, вытирает слезы. Подошла к яблоне, потрогала ее ствол.
Из степи несется тяжелый, густой звук. Долетел до леса, замолк.
Кукушка кукует, не останавливаясь.
Коля на кровати. Заснул.
В комнате на полу горят звездочками капельки ртути…

Темнота

4 картина.

Раннее утро, около восьми. Пасмурно. Снова идет мелкий дождь.

• « ПРЕСЛЕДОВАНИЕ И УБИЙСТВО ЖАН-ПОЛЯ
• » Песочные часы