Левайн. А может и нас заодно?
Пеккер. Мишка, дружище! Спасибо за все! (обнимаются) И в мыслях не было, что
все так фантастически закончится!
Левайн. Такое событие, дорогие мои, даже в Америке, где нет старинного
русского обычая, и то бы бурно отметили. Естественно, за счет виновника
торжества.
Пеккер. Я уже давно говорю – проходите!
Мэр (увлекая гостя за собой в дом). Обратите внимание, мистер Левайн, какой
ремонт выполнен в доме силами нашей мэрии! Особенно — в местах общего
пользования! (Они проходят в опасной близости от задрапированного унитаза,
который Мастер, снова испуганно садясь, закрывает своим телом.)

В этот момент неожиданно появляется Микунов.
Микунов. Здравствуйте всем!
Пеккер. Микунов! Я же вам сказал – прием окончен!
Микунов. А моя фамилия — не Микунов. Моя фамилия должна быть — Пекер. Вот!
(протягивает документ)
Стомахин. Что за чушь?! (берет, начинает рассматривать документ и
читает) «Свидетельство о рождении. Мать – Микунова… Отец — Пекер Евгений
Семенович» … Это — твой сын, Женя…
Пеккер. Сын? Он?!
Катя (Микунову). Ты же мне рассказывал, что твой папа – казак или казах?!
Микунов. Я — сын доктора Пекера. И я претендую на это наследство. Тем
более, алименты вы, папа, на меня никогда не платили.
Левайн. Интересные подробности…
Тетка. Вот это — кино! «Лилия» отдыхает…
Пеккер (Стомахину). Виталий, ты-то понимаешь, что это бред?
Стомахин. Я — да… Но здесь написано…
Мэр. Покажите-ка!
Микунов. Короче, тринадцать миллионов — вот сумма иска, который я намерен
вчинить. И в отличие от вас, я возьму их не себе. В нашем городе — будет
настоящий зоопарк!
Левайн. Сколько-сколько?

Вбегает запыхавшийся Зверев. Он явно «после вчерашнего».
Зверев. Так вот ты где, скунс! Евгений Семенович, не слушайте! Это я ему по
пьянке вчера сделал.
Стомахин. Ты?!
Зверев. Да! Сидели вчера у него, зверинец свой мне показывал. А потом говорит,
ну, скажи, брат: почему, если твоя фамилия Пекер — всегда будешь в порядке, а
если Микунов – то в дерьме? А я уже пьяный был и нарисовал ему ксиву.
Пеккер. Но ведь это же глупо, Микунов! Да и нет, по сути, никакого наследства.
Зверев. Как это, бабла нет?
Стомахин. Деньги есть. Но это — премия доктору Пеккеру за достижения в
медицине.
Зверев. Вот это по делу!
Микунов. Да какая разница за что? Они мне нужнее, поймите! У меня
тринадцать попугаев, тринадцать черепах, тринадцать обезьян…
Пеккер. И удавы!
Микунов. Да, и удавы…
Левин. А сколько вам нужно, молодой человек?
Микунов. Мне?!… Тринадцать тысяч! Меньше – никак не уложиться…
Левайн. Я перечислю вам двадцать! Естественно, на фамилию «Микунов». Не
могу сказать, что вы мне симпатичны, но ваше упорство заслуживает внимания!
Пеккер. Почему ты перечислишь? Давай уж я, в конце концов, зоопарк в городе –
это неплохо. Правда, господин мэр?
Мэр. Ну, в общем, неплохо. Только надо запросить руководство.
Левайн. Женя, увы – но тебе на благотворительность не хватит. Вся премия –
двадцать тысяч долларов. А твоих, естественно — десять.
Мэр. Как десять? У него в доме один унитаз, который мы отремонтировали, тыщу
стоит. (Мастеру) Так?
Мастер. Так точно! У него вот какой стоял! (Снимает драпипровку и
демонстрирует старый унитаз)
Левайн. Я же сказал – премия престижная, поэтому деньги здесь достаточно
символические! (С интересом глядит на старый унитаз)
Тетка. Символические?! У меня был договор на конкретные, Виталий Петрович!
Стомахин. Антонина Соломоновна, не до вас!
Мэр (Стомахину). А мне до вас! Вы ввели в заблуждение органы! Отставить –
власти города! Будете всю жизнь на проверки работать!
Левайн (глядя на унитаз с восхищением). Женя, это твой?
Пеккер. Да.
Левайн. Это же раритет! Такой экземпляр у нас в Америке знаете сколько
стоит?
Мэр. Сколько?
Левайн. Я думаю, тысяч…двести!
Мэр. Сколько-сколько? (растерянно садится и проваливается в унитаз)

КАРТИНА 11-я
В больничный кабинет входят Пеккер и Левайн.

Пеккер. Садись, заморский гость, отдохни! Я понимаю, что после экскурсии по нашей больничке у тебя должны улечься впечатления.
Левайн. А ты можешь немного приглушить иронию. В последний раз я видел ваши медицинские учреждения двадцать пять лет назад, поэтому готовился к худшему. А действительность, в целом, приятно превзошла мои ожидания.
Пеккер. Это все наш главный. Он уже давно – не врач, к больным, практически не подходит, но за порядком следит, как часовой за знаменем.
Левайн. А я, Жека, признаться, тоже уже почти не оперирую. У меня – прекрасные ученики. А на мне — вся клиника. И это, друг мой, лишение свободы на срок шестнадцать часов в сутки.
Пеккер. Не представляю, но искренне соболезную! (включает электрочайник ) Чай, кофе?
Левайн. Немного коньяка, если можно.
Пеккер. Тебе – можно! (достает бутылку и наливает гостю) А мне – нельзя! Я слово дал. Одной девушке.
Левайн. Той самой, Кате?
Пеккер (иронично). Нет, Нонне Соломоновне!
Левайн. Слушай, а ее на самом деле зовут Нонна Соломоновна? Или это ты придумал?
Пеккер. Конечно, нет! Это Стомахин придумал. Чем труднее выговорить – тем больше похоже на правду.
Левайн. А на двери твоего кабинета, я видел, правильно написано — «Пеккер» с двумя «К».
Пеккер. Потому что их два! Я получил их сразу при рождении от папы вместе с национальностью. А когда ошиблись в деканате, я не думал, что это важно. До тех самых пор, пока не явился Стомахин с твоими факсами.
Левайн. Ну, всю переписку с вами вел мой честный, исполнительный, но слегка тормознутый адвокат мистер Култи. А я подкидывал ему запросы, якобы из завещания покойной тетушки. О, как мне хотелось, чтобы ты побегал, поискал, посучил своими ножками!
Пеккер. Честно говоря, бегал-то, в основном, Стомахин. И спасибо ему, он очень любил Раю. Правда, как видишь, и мне пришлось, под его воздействием. Он меня, психологически тонко, на дочку взял. Рая моя мечтала, чтобы она за границей училась. (дает гостю фотографию дочки, или указывает на фото на столе). Вот оно, мое создание, взгляни.
Левайн. Не копия, но сходство есть. Пришлешь — возьму ее на стажировку. Если у нее хоть что-то от тебя не только внешне, она мне подходит, не глядя.
Пеккер. Почему не глядя, она завтра утром приезжает. Жаль у меня завтра – операционный день.
Левайн. О’ кей! Зато я уезжаю завтра вечером. Значит, мы с ней – увидимся!.. А вот как ты на эту девушку, которую зовут Катя, смотришь, я уже увидел. Так на коллег по трудовой деятельности — не смотрят!
Пеккер. Я не хотел. Веришь — само так получилось. Сам от себя не ожидал.
Левайн. Пека, таких людей нельзя упускать! Ты же еще джентльмен в соку! У меня отец в семьдесят пять лет женился на моей медсестре-практикантке. И что символично — он предложил ей руку и сердце, когда она делала ему укол в попу! Это, говорит, я специально так рассчитал, потому что попа — у любого выглядит лет на двадцать моложе!.. И твоя жизнь в этой больничке не заканчивается!
Пеккер. Надеюсь, что теперь – нет!

Входит Катя. Но ни Пеккер, ни Левайн не замечают, что она не похожа сама на себя.
Левайн. Катя! А мы вас заждались! В наше время, когда двое мужчин находятся наедине больше пятнадцати минут – это подозрительно.
Пеккер (первый замечает). Катя, что случилось? Гулько?
Катя. Нет, Гулько чувствует себя хорошо.
Пеккер. Слава богу! Но ты же чем-то расстроена?
Катя. Я получила результаты вашего обследования.
Левайн. Покажите! (берет бумаги и мгновение смотрит) Пеккер, когда ты в последний раз проходил такое обследование?
Пеккер. Никогда! Это — впервые.
Катя. Я его еле упросила!
Левайн. Как – впервые? У меня в клинике я обязал весь персонал делать это раз в полгода.
Пеккер. А я никому не обязан. И вообще, дайте-ка, я сам гляну, что там случилось?
Левайн. На! (отдает бумаги Пеккеру)
Пеккер (глядя в бумаги). За что боролся, похоже на то и напоролся.
Левайн. Смахивает на идеальный, просто классический случай. Критическое сужение сонной артерии.
Катя. Нужна операция?

• « Выбор
• » Сарай