Н.Б.: Анечка сидит такая притихшая… Могу себе представить, что Вы обо всём этом думаете.
Аня: Да нет, что Вы, Наталья Исааковна, просто мы сегодня с пяти утра на ногах, и у меня глаза слипаются. Все такие смешные, мне у вас так нравится, только диван неудобный. Проваливается. Старенький, наверное. Вы не обидитесь, если мы пойдём, нам ехать ещё полтора часа. Ой! Я же Вам гостинчик привезла. Простите, совсем с головой плохо.
(Достаёт из пакета небольшой тортик.)
Н.Б.: Чудненько! Всё же мой дом произвёл на Вас впечатление, если Вы забыли про тортик. Парамоша любит сладкое. А знаете, Пётр Дмитриевич, все мои знакомые — очень порядочные, но страшно аморальные люди. Ведь подумать только, но на этом самом диванчике, где так скромно сидит Ваша супруга, наша публика чего-таки не выделывала… ну, Вы понимаете… кроме разве что скотоложества.
С.С.: А это мы с Тяпой сейчас исправим. Тяпа! Где ты, подлая? Иди сюда, тварь, будем скотоложничать! Кыс-кыс…
(Анечка осторожно смеётся. Петя ерошит волосы. Смирнов держит Тяпу на поднятых руках, кружится с ней в воображаемом вальсе.)
С.С.: Раз — два — три, раз — два — три… Тя-пуш-ка… Тя-пуш-ка… (поет):
Тихо вокруг, только не спит наша киська,
прячет она-а от Смирнова пипиську,
вот и не спит наша киська…
Н.Б. (визжит): Смирнов! Оставьте кошку в покое! Не смейте издеваться над бедным животным!
С.С. (с обличительным пафосом): Вы, Эн Беккерман, никогда не знали радостей половой жизни, поэтому ваша Тяпа так и сдохнет в девках, а Джой до сих пор холостякует. (Отпускает Тяпу.)
Н.Б.: Ребята, не уходите, давайте попьём чайку с тортиком.
Петя и Аня: Нет, нет, спасибо, мы пойдём.
С.С. (придвигаясь к столу): А вы видали крыс в психушке? А я видел. У них зубы во-от такие, сначала зубы, а потом — глазки. Много, много глазок отовсюду… Всё васильки, васильки, красные, синие всюду…
(Н.Б. хохочет, победоносно глядя на Петю и Аню.)
Петя: Наташа, мы пойдём, не обижайтесь, голубушка. Саша, до свидания.
Н.Б.: Что вы, это вы на меня не обижайтесь. До завтра. Тогда и поговорим. (Зловеще.) У нас будет мно-ого времени, чтобы поговорить…
(Петя и Аня уходят.)
Н.Б.: Смирнов, Вы что, обалдели совсем? Какие, к чёртовой матери, крысы? Не могли пяти минут молча посидеть? Как нарочно, чёрт вас раздери совсем.
С.С. (дурашливо напевает): Пять минут, пять минут…
Н.Б.: …значат в жизни очень много. Ладно, Саша, давайте пить чай с тортиком. Парамоша противный, но не жадный.
(Пьют чай.)
С.С.: Какой стол чистый! Что, ещё кто-то был?
Н.Б. (неохотно): Да, Таня с Викой. Всё, как всегда, Саша. Сначала у меня просила прощения, потом мы немного выпили, и Таньку понесло. И бэ, и хэ — и всё это при людях. Я рада, что всё это скоро кончится.
С.С.: Ой ли…
Н.Б.: Вот когда Таня протрезвеет, я ей всыплю по первое число. Кстати, я забыла ей напомнить — она обещала принести настольную лампу. Моя всё время мигает. Завтра позвоню. Ей как раз до обеда всегда бывает стыдно, и я получу свои дивиденды.
С.С.: Гешефты Вас погубят, Эн Беккерман. Богема и гешефты — Ваши главные враги.
Н.Б.: Да какие с богемы могут быть гешефты? Сначала у тебя пропьют все деньги в доме, потом тебя же обматерят, а наутро придут просить прощения, а заодно — и денег на опохмелку. Вот и весь гешефт.
С.С.: Кстати, о гешефтах: я сегодня уйду пораньше. Надо Верке помочь по хозяйству.
Н.Б.: Смирнов, какое хозяйство на ночь глядя? (Фыркает.) Ладно, Саша, это я так.
С.С. (грозит пальцем): А я знаю, что у Вас на уме.
Н.Б. (бойко): То самое, Смирнов, то самое! Всё. Приехали, называется.
С.С.: Так. На горшок и баиньки, я побежал.
(Помогает Н.Б. встать со стула).
Н.Б.: Да, сейчас, до туалета и можете идти. Только разгребите мне место на столе, включите лампу настольную, выключите верхний свет и принесите из спальни рукопись Болдина или Баландина, неважно. Она на аквариуме сверху. Я ещё поработаю немного. И дверь не захлопывайте. Я сама закрою, когда спать пойду.
(С.С. всё выполняет в том же порядке.)
С.С. Я пошёл, Парамошик. До завтра!
Н.Б. (кричит из туалета): Пока. Дверь!..
(Смирнов уходит. Тишина. Спустя какое-то время лает Джой. Звонок в дверь.)
Н.Б. (кричит): Входите! Открыто… Кто это…
(Появляется Нартай. Он в яркой рубашке. В руках — букет роз, шампанское, под мышкой — коробка конфет. Останавливается посреди кухни.)
Нартай: Парамон! Ты где?
Н.Б. (из туалета): Да здесь, сейчас, секунду. Неужели непонятно?
(Н.Б. выходит. Нартай торжественно протягивает цветы и шампанское).
Нартай: Это тебе.
Н.Б. (усаживаясь): Спасибо, родной, но ты забыл, наверное, что если я возьму в одну руку цветы, а в другую — шампанское, то я грохнусь на пол.
Нартай (смущённо): Глядя на тебя, этого не скажешь. (Ставит шампанское, кладёт конфеты).
Н.Б.: Да брось ты… Какие чудные розы! Дай подержать немного. Эх, жаль — фотоаппарата нет. Завянут, и никто не увидит.
Нартай: Парамон, не гони волну. Аспирин есть? Отлично. Давай сюда. Сейчас мы их в воду… Это из-под огурцов банка?
(Моет трёхлитровую банку, ставит в неё букет, бросает в воду аспирин, водружает банку с цветами на подоконник.)
Нартай: А это тебе мамаша прислала. (Придвигает коробку конфет к Н.Б.)
Н.Б. (растроганно): Как же меня все балуют… Спасибо, родной мой. А Людмиле Мстиславовне скажи, что я обязательно отдарюсь. (Жалобно.) У меня дом сейчас совершенно пустой…
Нартай: Шампанское будем?
Н.Б. (весело): Стаканчики чистые, перед тобой стоят, на буфете.
Нартай (открывает шампанское): Погнали, Парамон!
(Пьют.)
Н.Б.: Я соскучилась.
Нартай: Я тоже.
Н.Б.: Какая у тебя рубашка нарядная!
Нартай: Мама сшила.
Н.Б. (оживляясь): Спроси у Людмилы Мстиславовны, не сошьёт ли она мне ночнушку? Это ведь очень просто — два шовчика по бокам и чтобы голова пролезала. Я в долгу не останусь.
Нартай: Слушай, я сегодня ничего не ел, можно сыру?
Н.Б.: Что ты, конечно. Как ты живёшь, как работа? Расскажи.
Нартай (жуёт): Хреновато. «Ермака» приостановили, так что в Барнаул я не еду. Мамаша в ужасе. Говорит, что у меня белки кофейного цвета, похоже на цирроз, надо завязывать. А что я без работы? На «Мосфильме» — три картины в год, а в так называемом коммерческом кино — сплошная пожидовщина.
Н.Б.: Ой, вот об этом поподробнее, пожалуйста. Мне так интересно будет послушать…
Нартай: Ценю твой юмор, Исаакий. А поподробнее — всё очень просто. Вот ты сидишь здесь, и тебя все уважают. А эти… понахапали государственных денег и лезут не в свои дела. Какое кино? Пусть в лавках торгуют, ломбарды открывают…Хочешь ещё шампанского?
Н.Б.: Да-да…
(Пьют.)
Н.Б.: Как вкусно! А на «Ермаке» ты что делаешь, я как-то слабо себе представляю… Это ведь про казаков кино? Я какой-то фильм видела, по Шолохову, так там все скачут, машут шашками и кричат: (Н.Б. кричит тонким голосом) «Всех порубаю! Эх!» Ты там тоже на коне скачешь?
Нартай: Да. Конные трюки и вообще всякая пиротехника… Зачем тебе? Водочки бы сейчас, шампанское не берёт.
Н.Б.: Это мы запросто. (Достаёт кошелёчек, размахивает им.) У старой жидовки Беккерман денежки всегда есть. Вот они, родимые…
Нартай: Не заводись, я сам нерусский. Речь не об этом.
Н.Б.: Да чёрт с ним со всем… Сходи за водкой. (Даёт деньги.) И прежде чем ты пойдёшь, я хочу, чтобы ты знал — как бы тебе не было тоскливо, как бы плохо не было, я всегда жду тебя, милый, любимый… (Плачет.)
Нартай (сконфуженно): Ну что ты, что ты… Прорвёмся, корефанчик…
(Гладит Н.Б. по голове. Н.Б. хватает его руку, целует.)
Н.Б.: Мне плевать, что ты обо всём этом… Я люблю тебя… люблю… У меня никого нет роднее тебя… Если бы ты знал, как тяжело…

• « Сарай
• » Три. Пятнадцать. Двадцать восемь