-Ты сказала, Маша — итальянка? А мы считаем – она единственная у нас с чистой кровью, нганасанской. Про хохла, я думаю, просто болтают. Древний род, как говорят ученые, уникальная ветвь древнего рода. Шаманский род. Вот кто она. Последняя в роду народа нашего. Родить ей нужно. Шаманом он должен стать, ее потомок.
— Мать ее говорила – останавливался здесь ученый из Италии, к полюсу холода пробирался на собаках, — говорит Саския, входя в балок, из которого выходит Маша.
-Шутишь ты вечно, мой отец Момде был, — сказала Маша Саскии и унесла свою постель на улицу.
Маша набрала в чайник чистого снега, вернулась в балок, поставила чайник на буржуйку.
-Момде в живых не было, когда ты родилась. И когда тебя зачинали, не было уже его. А итальянец – был, — проворчала Саския. — Ничего вы не знаете.
Варвара в балке специально громко говорит, чтоб услышал Анатолий:
-Тебя. Машка, будто насосом надули, такая ты толстозадая. Или это подушки там ты носишь? Дай посмотрю. У тебя груди настоящие или подставные?
-Отстань,- смеется Маша.
В тесном балке молодые женщины устроили потасовку.
Саския сердится:
— Уймитесь, наконец, и так тесно.
Стоящий возле балка Анатолий все слышит и улыбается. Анатолий раздет до пояса, он надевает меховую майку, находит свою малицу, висевшую на веревке, выбивает ее большой палкой, натягивает малицу на себя:
-Моя женщина сейчас меня будет массировать, – шутит Анатолий.
Потом он открывает входную дверку балка, вытаскивает нюк со своей постелью и говорит: «Три минуты женщинам в тундру не ходить».
Анатолий уходит, растворившись в тумане. За ним торопливо выбегает Артур, на ходу натягивая малицу.
Женщины прибрались. В балке стало просторно. Варвара смотрится в зеркальце.
Маша вышла на улицу, сняла домашний халат, в котором спала. Мы видим , что Маша весьма сексуальна. Правда, к концу пьесы большие груди ее почти исчезнут, и вся она сильно похудеет. Поэтому актриса может воспользоваться какой – нибудь пластиковой надувной подложкой, чтобы увеличить свои груди и зад. Такие же груди и зад у старой Саскии. А Варвара – алкашка, груди и зад свой пропила. Они у нее усохли.
Маша надела малицу и вошла в балок. Села, растопырив ноги. Это ее любимая поза. Так она расслабляется.
-Сопит и молчит, — ворчит Варвара.- Святой. Я с дебилом буду спать, от него рожу. А ты — от Анатолия рожай, — говорит Варвара Маше
-Он не предлагает.
-Не приучен, раньше старики у нас все это решали. А теперь мы мучаемся без мужей. А парни сами не умеют говорить. Молчат.
Старая Саския подняла голову и усмехнулась, но ничего не сказала. Она знала, что Анатолий и Маша поженятся. Но – всему свое время.
На стене балка висит картина с надписью « Автопортрет с комсомолкой Саскией на коленях».
Анатолий входит и встает возле картины:
— Саския, а как тебя звали до того, как армянин с тебя картину нарисовал?
— Он сказал, его Рембрандтом зовут, а я – Саския. Остальное забыла я, мне умирать скоро, вам место нужно освобождать. Вон как тесно. Он сначала меня сфотографировал, потом нарисовал и позже прислал мне.
— Неужто не помнишь, как по — нашему тебя звали? В метрике? Родились мы все комсомольцами, гражданами одной страны, а умирать – шамана будем искать, — сказал Анатолий. — Русские умирают – сейчас попа приглашают.
-Где шамана нам найти? Один потомок остался – вот она, — Саския засмеялась, – Маша – шаман.
— Какой я шаман? Скажешь тоже, я — в комсомоле,- сказала Маша, перетиравшая полотенцем чайные чашки, которые она внесла с мороза.
-Теперь комсомола не будет, — сказал Анатолий.
Саския устроила маленький стол возле очага.
Буржуйка, которую они разожгли, экономно подкладывая драгоценные дровишки, уже пела.
Когда закипела вода, все заметно оживились. Саския даже улыбалась. Она побросала кусочки мороженного оленьего мяса на буржуйку, а когда кусочки оленьего сала вкусно запрыгали, заскворчали на раскаленном железе, Саския быстро собрала их обратно в миску.
Анатолий уыбнулся: вкусно.
+++++++

Они неторопливо орудовали ложками и уже разливали по кружкам дымящуюся воду, как в дверь балка ввалился человек, он был черный от обморожения. Куртка его лоснилась от копоти и солярки.
За человеком виднелось еще такое же изможденное лицо.
Артур недовольно заурчал.
-Молчи, даже собаки не лают, — сказала Саския.
-Все молчали. Гости ждали разрешения хозяев войти в балок. И Анатолий сказал: «Входите».
Капризный Артур со злостью отвернулся к стене. Варвара тоже сердилась- Самим сесть негде.
Гости вошли и сели у входа.
И опять ждали решения Анатолия. Чая было согрето на буржуйке ровно на пять
человек – они экономили топливо.
Анатолий протянул свою кружку пришедшему:
– Пей.
Тот принял с благодарностью. Маша хотела протянуть свою кружку второму гостю, но он уже отвалился навзничь и сразу захрапел. Все уставились на него, а путник произнес :
-Два дня вертелись. Спасибо, трактор не заглох, а иначе нам бы — крышка. Так ты из армии вернулся? – спросил он Анатолия.
-Вот, вернулся, — сказал Анатолий, — в свою бригаду, а бригады – нету.
-Перестройка, — сказал тракторист. – Слыхал, в Москве — танки. Стреляют.
-От кого обороняются?
-Я не понял, — сказал тракторист.- Но это – война. Генерал против президента.
-Да ты что?
-Ложимся спать, сегодня опять метет, к оленям не подберешься, вроде туман был, да нет – пурга опять, — сказал Анатолий.- Мы свечки бережем. Завозу не было, керосина нету.
Опять вносили шкуры в балок, стелили постели.
Анатолий придвинул свою шкуру ближе к Маше.
-Я тут устроюсь, — сказал приезжий и лег у самого входа.
В балке действительно не было свободного места.
Маша смотрела на бледное лицо Анатолия, которое было совсем рядом. Ей хотелось дотронуться до этого лица, но он не смела.
А на экране мела пурга
++++

Когда они проснулись, утром все сияло, как будто и не было пурги.
— Я с трактористами в поселок поеду, температура у меня, — сказала Варвара и побежала к трактору.
+++++
На экране трактор с Варварой уезжает в даль, растворяется в белой мге.
Анатолий и Маша смотрят на электронный экран. Изображение, которое они видят, уже отснято и будет подарено постановщику пьесы: Горизонт земли изогнут, как половина шара. На этой белейшей земле ходят люди в белых малицах ( чтобы не спугнуть рожавших оленух). И подкрадываются люди к белой оленухе, которая только что родила, и тихо подносят матери ее дитя, потому что оленуха и не думает вылизывать своего олененка.

На сцене Маша и Анатолий. Они идут тихо –тихо. Вот они остановились возле темного комочка.
Анатолий:
-Но в руки олененка не бери, не трогай его руками. Вдруг мать одумается, вдруг подойдет?
Маша:
-Ты пописай, она запах мочи учует. Сделай след от олененка к ней.
-Отвернись,- сказал Анатолий и, приподняв малицу, начал метить путь от олененка до экрана.
На экране дурная мать – оленуха. Нагло, на крупном плане, смотрит она в кадр в сторону олененка. Вылизывает мочу и … отскакивает. Оленуха исчезла в тумане – убежала.
— Нужно хотя бы собрать оставшихся без матерей оленят, если они живы, – сказала Маща,- хотя, какое там, мертвые они, конечно, и снегом засыпало их.
Маша вытащила из –под снежного заноса тело олененка. Анатолий нес живого олененка:
— Одна только и родила. А другие — ушли. С диким, ушли, — Анатолий горестно покачал головой,
-Сами они не уходят так далеко,- согласилась Маша
-Однако, этот не выживет, — сказал Анатолий.

Вокруг была космическая нереальность, красота, которую они попросту не замечали. И сами они, в нарядных белых малицах, расшитых красными узорами, соответствовали этой красоте, потому что северянин в тундру всегда надевает лучшие свои одежды.

• « ПИЖРАНЕТ
• » СЛУЧАИ ЗАУРЯДНОГО СУМАСШЕСТВИЯ