-После школы девочки поехали в институт Герцена, в Ленинград, а я — видела в кино, как доярки живут, захотела в Россию. Устроилась под Красноярском, в совхозе работала два сезона, но — сбежала. Потом на ткачиху училась, тоже бросила. Поварихой была.
-Не можешь без тундры?
-А…, не знаю.
-И я не знаю, куда меня прибьет. Вот в моряки нанялся. Думал – временно, а я все – тут. Плаваю. Мы зажигаем атомные маяки с гидрографами. В деревне узнали бы, что я – моряк, обхохотались бы. Я ведь плотником хорошим был, как говорят, мастер – золотые руки. Так что ты мне работу правильную дала.
-Да, если ты не хочешь, не делай. Я сама понемногу все приколочу. Я уже научилась.
-Мне это раз дунуть. А ты дня три корячиться будешь. Одна ведь.
Маша подала мужику, стоявшему на лестнице, тяжелую лесину и не удержалась на ногах, покачнулась. Лесина упала, и Маша инстинктивно схватила мужика за ногу: — Ой, извините.
-Что это ты на вы перешла? Можешь по ноге провести, как ты сейчас провела? Я ведь женщин давно не знал. Какие руки у тебя хорошие. Я тебя поцелую. Глянь! Получилось! Да хорошо — то как. А я ведь совсем не специалист в этом деле. Тебя как зовут? — Мужик слез с лестницы.
-Маша.
-А меня Снега. Я в армии еще облысел. И вот теперь я – лысый, — он виновато улыбнулся.
Они любили друг друга долго. Сначала на них упало покрывало осенних пожелтевших полосок от лиственницы, потом падали на них стада божьих коровок, кружили над ними целые опахала из белой пушицы, но они не замечали ничего. Они любили друг друга. Маша знала, что этого ей хватит и на полжизни, а может быть и на всю жизнь. С тех пор как ушел в тундру и не вернулся Анатолий, который планировал жениться на ней, да так и не успел ей это предложить, не было в бригаде № 5 мужчин.
После секса они лежали на шкурах, которые Маша разложила для просушки. Снега спал. Маша смотрела на стрекоз, которые соединились в сладостном акте. ( Большие стрекозы, красивые, таких в жизни не бывает, наверное, только во сне)
-Я тоже за ними наблюдал, — сказал Снега.- Когда пришел к тебе, чуть не раздавил, этих мотыльков.
-Не мотыльки, а стрекозы. Благодаря им мошки сейчас мало, нету почти. Когда солнце сходится с луной, прилетают стрекозы и нет мошки.
-Так ты девушкой была и не сказала ничего.
-А зачем? И кто поверит?
-Ну да, при таком теле – не подумаешь, что не было у тебя мужика.
-Я пыталась, но не получилось. Мне тридцать лет уже.
-И мне тридцать. И я считай, тоже мальчик. От Молдавии до Сибири докатился, до самой Арктики. Говорят, народы Севера, вы — балованные дюже. Вам удержу нет. А ты девочкой осталась. Красивая такая. И волосы у тебя красивые.
— Так на мне парик.
-А ты не снимай его. Ты в нем, как певица Королева, нет, как ее? Вот поет что-то там ,« императрица…».
-Да облысели мы. В интернат завезли мазь неправильную, другой состав, он вредный оказался. Несколько девчонок и парней облысели, те, кого от насекомых спасали. Вылечить не смогли нас. Раньше нам парики бесплатно давали, потом – перестали. Теперь то, что достану – то и ношу. Вот теперь я светлая.
-У тебя свои волосы черные были?
-Наверное. Я и не помню, какие у меня они были.
-Конечно, черные, как у всех ваших.
-Да нет, у многих — каштановые, есть и русые совсем.
Они опять смотрели на стрекоз:
-Да, это — стрекозки. У нас, в Молдавии, они — покрупнее.
-За наше короткое лето не успевают вырасти. Ведь иногда и двух месяцев нету – уходит тепло. Снег опять идет.
-Но потомство оставляют, успевают и за два месяца. Ты посмотри, каков мужик. Она вроде, как и уже померла, не шевелится, а он все шурует. Силен! Мне очень понравилось у тебя, — сказал Снега. – Вон, на пригорке, ребята показались. Я к ним навстречу пойду. У нас штурман злой. За опоздание как накачает, век не забудешь. Ты – лысая и я –лысый. Мы как марсиане. Я тебя поцелую, сладкая ты моя стрекозочка. Я так тебя буду называть. Я пошел.
Они встали со шкур, которые стали им ложем.
-Марсианин? Какой марсианин?
-Мне послышалось, ты сказал: что ты – марсианин.
-Это точно. Здесь мы – как на Марсе. Вокруг – ни души. Вечность и простор. Не боишься?
-Кого?
-Меня.
-А почему?
-Действительно.
-Может, еще поешь перед дорогой?
-Можно. Я быстро. Пока они до того мыса дойдут, я к ним наискосок выйду.
-Тогда садись, вон туда. Я принесу. Это зайчатина.
-Ты мне юколы побольше положи.
-Я тебе и с собой дам.
-Вот здорово. Люблю смотреть, как она сушится на ветру, просвечивает золотом. А ребята как рады будут! Ну, прощай. Не забывай. Меня Снегой назвали. Ты – лысая и я лысый. Это даже красиво.
-А меня Маша. Покажи свое родимое пятно. Оно как
буква «П» ?
-Да, — сказал Снега. — Откуда знаешь?
-Луна светит, мне видно. Луна пришла, скоро полярная ночь. При луне все хорошо видно.
-Я тебя никогда не забуду.
-Я тебя тоже не забуду, — сказала Маша, — погладив свой плоский живот.
-А мотыльки, нет, стрекозки — еще так и не расплелись.
-Они расстанутся, когда он умрет, — сказала Маша.
-Что он так и будет в ней, пока она не родит?
-Нет, просто жизнь у него – это один день.
Они еще какое – то время смотрели, как трепыхаются в любовном экстазе стрекозы. Потом Снега ушел, не оглянувшись. Маша продолжала стоять без парика.
-Кажется, он сказал, что в армию его из Молдавии забирали. Значит, ребенок мой будет молдаванином. Но я запишу его как Лямо – нганасанин. Пусть дедушка порадуется, пусть он снова на землю спустится в образе моего малыша, — подумала вслух Маша.
Она начала собирать высохшие шкуры.
Поднялся ветер. Парик, который лежал на поленице дров сухой листвянки, полетел.
Маша засмеялась и повязала голову тугим платком.
(С тех пор она не скрывала лысины, хотя, правда, она не знала, что правильный череп без волосяного покрова – это стиль, который хотели бы позволить себе самые крутые модели).

++++++

Действие второе
Картина первая
Маша действительно забеременела. Через семь месяцев она прилетела в Дудинку, ее положили в больницу, на сохранение.

Дудинка. Районная больница. В палате.
-Многие нганасанки живут на свете без мужчин и не умирают,- говорит
подвыпившая Варвара, соседка Маши по палате. Она тоже беременна.

Большое кирпичное здание больницы перегорожено дощатыми стенами, сквозь которые можно переговариваться. Дверей в палатах нет.
– Водка – она лучше мужика. Говорили тебе – за Анатолия выходи, уж ребенка вы могли бы сделать. Был бы у тебя свой ребенок. А этот, нагулянный, был бы уже вторым.
-Так он мне не предлагал, Анатолий. Молчал. Я же тебе говорила.
-Стеснялся. А ты разве не чувствовала?
-Чувствовала. Мы оба с ним чувствовали.
-И дождались. Вот погиб он, а ты одна и без ребенка. И замужем не была. Для кого ты себя бережешь?
-Так я не берегу. Не с кем просто мне быть.
-Да, это точно, все солдаты разобраны, я уж про офицеров не говорю. Нужны мы им. За них русские девчонки борются. По квартирам пьют. А мы здесь, в больнице, гуляем, — и осеклась. Варвара увидела в открытую дверь, как в противоположной палате санитарка скатывала матрас с постели:
-Девочка – то ночью умерла. — Варвара подошла к двери .
-Да, сказала, — санитарка.- Вот так вот. Туберкулез нас косит.
-А в эту кого – то заселили, — Варвара показала на занавешенную дверь соседней палаты.
-Не входи, сказала санитарка, — там больной дизентерийный, ночью привезли. — Санитарка была пьяна. Она еле держалась на ногах.

— Много у вас работы было этой ночью,- сказала Варвара,- ты на ногах – то еле стоишь, упадешь сейчас. Когда пить – то успеваешь?

Варвара вернулась в свою палату:

• « ПИЖРАНЕТ
• » СЛУЧАИ ЗАУРЯДНОГО СУМАСШЕСТВИЯ