-
Рекомендуем - "Когда отмечается День театра" или "Сенсационная премьера драматургической пьесы: История, касающаяся нас всех" или
И душа этого дома, и хозяин этого дома – удиви –
тельной жизненной силы человек. Каждый из нас сох-
ранит свой образ Юрия Петровича. Каждый зритель
его спектаклей. Каждый друг его театра. Каждый
актер, им воодушевленный…
Однажды Ю.П., выступая перед учителями Саратова, скажет так про свое отношение к
актерам: «Для меня в современном театре, может быть, в силу моего актерского прошлого,
а также в силу художественных пристрастий, актер – начало, середина и предел спектакля.
Актер – первостепенный объект режиссерского внимания.
Режиссер формирует свое искусство прежде всего через актера, то есть все
постановочные приемы вытекают из того, как живет, что делает на сцене актер в образе.
Действие, выражающее движение мысли и чувства,- главная забота режиссера. Из такой
позиции, если принять ее, вытекают и формулируются достаточно суровые и определенные
требования к современному актеру: высокий интеллектуальный уровень, настоящая
интеллигентность, органическая правда существования на сцене, естественность
мышления и непосредственность эмоциональной жизни в образе, импровизационная
природа актерского творчества, определяющая живое действие на сцене».
Идеально мыслимая актерская планка?
Но Ю.П. делал все, от него зависевшее, чтобы побуждать актеров – на сцене, в образе –
ее одолевать. Иначе, зачем все?..
Один задает уровень, остальные стараются ему соответствовать? Идиллические
отношения в театральном коллективе?!
Конечно же, все было: и актерские обиды, и огорчения, и драмы, и слезы, и вспышки
звездных болезней, и элементарные капризы, которым только волю дай, и взаимное глухое
непонимание, и желчные, громкие ссоры и сведения счетов… Все, как в доме, где жизнь
течет, не останавливаясь, где одни предлагаемые обстоятельства жестко и властно
накладываются на другие, где подчас выяснение и без того сложных отношений ведет к их
большему усугублению, а не спокойному, комфортному разрешению. И где спустя
мгновения после очередной ссоры, снова все вместе, снова у всех ощущение взаимной
близости.
Было главное: актеры верили своему учителю, преданы были театру, а если и случались
– по самым разным причинам – срывы, то уходили, убегали, стремглав мчались из своего
привычного дома, чтобы потом – спустя некоторое время – либо возвратиться к себе, в
родной тюз, либо с острой и безнадежной тоской и слезами о нем вспоминать…
Актеры тюза Киселева…
Очень многие из них достойны отдельных рассказов… И особенно интересно, когда
они сами вспоминают своих собственных коллег, партнеров по сцене, и бывших, и
нынешних…
Что самое примечательное в этих рассказах?
Размышления о сценическом профессионализме…
О театральной славе…
Непременно – об особых свойствах души человеческой…
И всегда – возвращение к памяти о Ю.П.
Слушаю Тамару Лыкову. Рассказчица она превосходная. На письме теряется главное –
богатство интонационного рисунка и выразительность мимики.
«Расскажу с удовольствием…
Дора Михайловна Курляндская… Никаких интриг, сплетен. Никакой дополнительной
поддержки. А в театре это бывает так важно! Ничего ни у кого никогда не просила: ни
ролей, ни званий, ни квартир… А как она изумительно детей играла! А потом так
естественно перешла на характерных старух… Помню, она играла прислугу в «Униженных
и оскорбленных», Мавру. Крохотный эпизод. Собирались гости в доме, а она снимала с
каждого пальто и вешала себе на вешалку. Больше ничегошеньки. В этом вся роль. Но
делала она это каждый раз так великолепно, так изобретательно, что герой еще и рта не
успевал раскрыть, а про него уже почти все было известно, что называется, с порога…
А молодой Краснов! О! Он был, не поверите, похож на знаменитого Жерара Филипа!
Да-да! Пошел он в гору со спектакля «В дороге». Как с ним работал Юрий Петрович! Как
настойчиво прививал он желание самосовершенствования! И Володя упорно и успешно
стал сам себя делать. Жадно. Постоянно. Очень много читал. Не пропускал ни одного
концерта, ни одного спектакля в театре драмы… И все это благодаря Юрию Петровичу.
Мы ж его буквально боготворили, обожали. Юрия Петровича нельзя было не
боготворить…
Олег Балакин… Помню, как в 1968 году сыграл он царя в «Коньке-горбунке» у
Давыдова. Фейерверк!! На каждом спектакле – по-разному… Царь был характера дурного
и вздорного. Зависть ему покоя не давала. Кони на базаре? Купить их немедленно! Перо
Жар-Птицы? Подать его сюда! Царь-Девица где-то обитает? Сыскать ее сей же час! И во
дворец привезти!! Играл Балакин озорно, зажигательно. Смех стоял невообразимый…
Потом много было у него талантливых работ. Да, пил… Никто его за это не ругал. Повесят
приказ, поставят на вид… Театр – трудная вещь. Ломает ой-ой какие характеры…»
Об Олеге Балакине – особое слово.
Он работал на сцене едва заметно, без нажима, тонко и легко. Усилия не чувствовалось.
Свободное, вольное дыхание.
О нем и его герое Егоре Полушкине написала в 1976 году журналист Ирина Киселева в
рецензии на прекрасный спектакль Ю.П. по повести Бориса Васильева «Не стреляйте в
белых лебедей»: «Самый обыкновенный человек, которого, встретив случайно, не
приметишь. В ситцевой рубашке, в вечных кирзовых сапогах. Вот только
доброжелательная улыбка освещает это такое обыкновенное лицо. И поступки его, по
мнению окружающих, всегда неожиданны и даже нелепы. Судите сами: разве смог бы
здравомыслящий человек скривить водопроводную траншею, чтобы не разорить
муравейник. Или вместо скучных номеров на казенных лодках нарисовать веселых
зверушек. А Егор в каждом деле красоту ищет.
Кажется, что роль эта создана именно для Олега Балакина и только для Балакина.
Трудно представить себе любого другого актера на его месте. Все предыдущие работы
артиста как бы исподволь накапливали тот материал, который так щедро, так мастерски
раскрыт им в новой роли».
А вот Полушкин – Балакин, увиденный в свое время театроведом Руфиной Таракановой:
«Ракетой взвилось пламя – горит муравейник. В сторонке, освещенный пламенем
чудовищного костра, стоит Полушкин – голова вобрана в плечи, руки безвольно повисли
вдоль туловища. Мы не видим лица артиста, не слышим его голоса, но всем существом
ощущаем, какой невыразимой болью отозвалось в нем случившееся. Стоит Полушкин
Балакина, потрясенный и пристыженный за людей, только что совершивших преступление
против природы, против самих себя. В широко раскрытых глазах его – тоска, жалость. Да,
жалость, и не только к мурашам, беспощадно сожженным на его глазах, но и к ним, к
людям! Он жалеет их за то, что «небо над ними серое, а не голубое»…
Герой Олега Балакина в этом памятном киселевском спектакле добр, бескорыстен,
беззащитен, жалок, потерян…
Открытая душа. Его не трудно обидеть, но нельзя сломать.
Актриса тюза Нина Пантелеева расскажет:
«Научил меня чувствовать партнера Олег Балакин на репетициях киселевско-розовских
«Мальчиков» по Достоевскому. Я Илюшу Снегирева играла… Никогда не забуду, как
Балакин однажды сказал мне, очень мягко и очень настойчиво: «Ты мне в глаза погляди! В
глаза! Не можешь? Так значит тебе нечего мне сказать что ли?»
Вот оно – это взаимное притяжение на сцене, искра взаимного понимания, то, что дает
актеру истинную свободу, когда заряжаешься друг от друга…»
Актер от Бога – Олег Балакин…
Тюзовцам по-настоящему повезло с их главным режиссером. В пору почти
повсеместного режиссерского диктата, вопреки крутой и повальной моде, Ю.П. неизменно
был верен своему убеждению: актер в его театре – всему голова.
Есть такая закономерность: много режиссера – мало актера. До такой степени подчас,
что после иных спектаклей остается вопрос: «А был ли актер?»
Содержание: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45