Смотрите, как профессионально! Пять». Встаю. «А что это у тебя на щеке?» – «Да вот,
Юрий Петрович, кровь… Когда делал – упал…» – «Так это было на самом деле?! Три!»
Впереди у Ошерова много ролей, самостоятельно поставленных спектаклей, звание
народного артиста России. И на всю жизнь – душевная привязанность к учителю, к
родному театру…
Театральный критик (а в прошлом завлит Саратовского тюза) Нина Давыдова в 1979
году писала об Ошерове так:
«…Вы помните лицо клоуна из спектакля «Рыжик» по повести А.Свирского? Широкую
его улыбку, при виде которой у вас почему-то щемит сердце. Полфунта – так зовут клоуна
– ловко манипулирует тростью, драным цилиндром, облезлой своей гармошкой; он будто
фонтанирует фокусами и трюками, его движения полны изящной не по-ярмарочному
грацией, он чертовски артистичен и одухотворен, этот Полфунта. Вы не можете оторвать
взора от скорых рук артиста, от его свободного, легкого и гибкого тела. И все же какая
скрытая печаль запрятана в самой глубине его синих-синих глаз? Какая драма таится в этом
худощавом, грубо разрисованном клоунском лице?..
Мир скитальческий и убогий, где борьба за ежедневное существование оголена до
безобразия – и этот человечек, то ли блаженный, то ли мудрец, который позволяет себе
задумываться о вещах гораздо менее реальных, чем кусок хлеба. И зачем, скажите,
понадобился ему этот бездомный ребенок? Зачем было сердцем прилепляться к этому
Рыжику – ведь знал же и предчувствовал (иначе откуда, от кого все это знать и тоскливо
предчувствовать нам, зрителям?), что придется расстаться?.. Ах, этот Полфунта, этот
смешной клоун, с добрыми и беспомощными глазами Чарли Чаплина!..»
Сегодня Юрий Петрович Ошеров – во главе тюза Киселева. Новая роль.
Многотрудная…
Ведет он ее достойно.
Незадолго до своей кончины Киселев говорил о нем: «Ошеров – опытный и талантливый
режиссер, поставивший 30-40 спектаклей, не имеющих проколов. Так что на фронте
режиссуры он – проверенный боец. Самое дорогое: он – человек, влюбленный в детство,
желающий и могущий работать для него.»
Ошеров верен традициям детского и юношеского театра.
«Детство – всегда детство. Оно было и останется самым ответственным периодом
жизни, — говорит нынешний главный режиссер тюза Киселева, — и оттого, сколько и что
впитает в себя маленький человек, зависит его взрослая жизнь. Не знаю, кто возьмется
сказать, что нужно в этот период: авангард или, скажем так, старое искусство, но оно
должно быть чистым.
От того, родился ребенок в 1915, 1935 или 1995 году, меняется немного. Ведь ему
всегда на первых порах нужна мать, материнское молоко, тепло ее рук. Его надо водить за
руку, приструнивать и ласкать. Нужна мать. Она может быть и ультрасовременной, и
«архаичной» – ни то, ни другое не унижает ее, если она хорошая мать. Возникающий образ
я соединяю с тем, чем мы занимаемся. Это главное наше предназначение. И мне и моим
друзьям такая роль нравится…»
Ошерову очень хочется, чтоб театр жил. Полноценно. Весело. Ярко.
И светло. Свято храня память о Мастере, об Учителе.
И двигаясь вперед. Обязательно – вперед.
Это один из важнейших уроков Киселева…

Возвращаемся в тюзовский зал 18 декабря 1997 года:
«Новоселье в старом доме»… Средняя пьеса
талантом режиссера, талантом актерского ансамбля
(с Дарьей Власьевной – Зоей Георгиевной Спириной
во главе) неизменно превращалась в захватывающе
возвышенный и тревожно-драматический спектакль
— о доме надежд и утрат, радости и скорби, о доме
достоинства нашего…

Зоя Спирина…
«Впервые, — писала Нина Давыдова, — саратовцы увидели ее в спектакле «Беспокойная
старость» по пьесе А.Рахманова. Юная студийка, она всего на минуту появилась в дверях
гостиной в роли соседской кухарки, чтобы передать профессору Полежаеву «записку с
отказом» от своих хозяев, недавних друзей профессора… Кажется, ни одного словечка не
было в роли – только отдала записку, бросила любопытствующий взгляд на праздничную
эту гостиную и замерших хозяев, беспардонно шаркнула глазами по накрытым столам и,
привалясь к дверному косяку, расположилась было еще поподробнее все рассмотреть,
чтобы после у себя, на кухне, со смаком, захлебываясь от счастья «информированности»,
пересказать, что было и чего не было… И вдруг пугливо исчезла – как сдунуло ее! – лишь
только профессор обронил: ступайте, ответа, мол, не будет.
Вот и вся роль. Но веяло от этой наглой девахи какой-то непередаваемой жизненной
сочностью и свежестью, и, главное, за нею вдруг живьем вставал целый пласт
непривычных для этой гостиной человеческих и социальных отношений. Неполная
минута ее пребывания на сцене, притом пребывания заведомо мимолетного, в точном
соотнесении с задачами постановки (в спектаклях Ю.Киселева разве мыслима хоть тень
премьерства, тягание одеяла на себя?) – но этого оказалось достаточно, чтобы всех
зрителей враз пронзило радостное ощущение: Это – АКТРИСА!..»
В 1948 году Зоя Спирина оканчивает студию при Саратовском тюзе, остается в театре
Киселева и служит своему театру до последнего дыхания. Служит и в благополучную пору
тюзовских взлетов, и в кризисы, которые она сильно переживала…
Помню, как незадолго до внезапной кончины, она на встрече с филологами в
студенческом университетском общежитии на Вольской скажет: «Не предай!» – вот чем
должны руководствоваться люди в отношении к своей школе, к своим учителям, если,
конечно, хотят остаться людьми…»
Критики почти всегда были к ней справедливо благосклонны: удивительная органика!
мощный темперамент! истинно русская характерность! редкий вкус к детали! по-детски
гениальная и беззащитная открытость! сердечная увлеченность ролью! И это все о ней…
Театровед Лидия Пугачева так размышляла о поразительном актерском обаянии
Спириной: «В калейдоскопе образов, созданных актрисой, особое место занимает
Простакова из фонвизинского «Недоросля»… Это была подлинная фурия-мать, и отнюдь
не скверный нрав проявлялся у нее то комично, то жутко. Ее Простакова была женщиной
еще молодой, с бушующими страстями и неутоленными желаниями. Просто она
сосредоточилась в данный момент своей жизни на сыне, на своей любви к нему. Чем
больше она любила свое дитя, тем больше отчуждалась от всего, что не касалось ее
Митрофана… (тут, добавлю я, было и другое: в финале спектакля, даже, быть может, и
несколько вопреки режиссерским установкам, но в силу своего редкостного глубинного
чутья Спирина достигала захватывающих дух высот трагического! – В.П.).
И последняя по времени работа актрисы в спектакле «Новоселье в старом доме».
Кажется, что Дарья Власьевна вобрала в себя все лучшее, чем прекрасна душа русского
народа: верность и преданность, свойственная русским женщинам стойкость в горе,
сдержанность в проявлении чувств, умение сохранить достоинство в беде… В нелепой
шапке-ушанке, в стоптанных валенках, в старом, на все времена года, пальто она лихо
пляшет, с обезоруживающей серьезностью поет частушку, грубо отчитывает наглого,
вступается за обиженного. И горько, по-бабьи срываясь, воет по погибшему…»
Самобытная актриса. Отзывчивая натура. Вольная душа.
Уставится своими огромными глазищами: а в них и наивность, и боль, и испуг, и
оторопь, и бесстрашие, и никогда ее не покидавшее озорство. И мудрость.
Тамара Лыкова: «Спирина – могучая и блестящая актриса. Изумительный человек.
Море обаяния. Все могла: от характерных – до героинь. Она родилась актрисой…
Где была Спирина, там смех, шутки, песни, пляски… Глаз от нее не оторвешь.
Родом из ближнего Подмосковья. Из рабочих-электромонтеров. Не испорченная
самодеятельностью. Самородок. А сколько она читала! сколько знала всего! С любым

• « Трое на качелях
• » Ален Делон не пьёт одеколон