Остается верность Саратовскому тюзу. На удивление стойкая, прошедшая испытание
разными эпохами, разными – крутыми по преимуществу — историческими обстоятельствами…

***
Тюз – уникальное явление уходящей в прошлое советской цивилизации и советского
мифотворчества.
Тюзы могут быть масштабно осознаны в одном ряду с пионерией («Взвейтесь кострами…»),
с детской советской литературой (книжкина неделя, «Тараканище», «Вот какой рассеянный»,
«Чук и Гек» …), с детскими и юношескими газетно-журнальными изданиями («Мурзилка»,
«Пионерская правда», «Юность» …), с детским и юношеским радиовещанием («Пионерская
зорька», радиостанция «Юность», сказочно завораживающий радиоголос актера Николая
Литвинова …), с детским и юношеским кинематографом (от Александра Птушко до Роланда
Быкова)…
В первые десятилетия своего существования тюзы очень органично обрастали такими
непривычно сегодня звучащими понятиями-явлениями, как
«систематическое изучение реакции зрительного зала»,
«уголки детского театра в школе»,
«делегатские собрания в тюзе» …
О роли последних, а это были постоянно действовавшие при педчасти тюзов организации
школьников разных возрастов, с любовью вспоминал Александр Иванович Соломарский, один
из первых тюзовских режиссеров, предшественник Ю.П. в Саратовском тюзе.
Смысл многих рожденных тюзом структур — тщательное приготовление ребят к
увлекательной и ответственной роли – к роли театральных зрителей.
Соломарский рассказывал по этому поводу такую притчу: «Трудно представить себе
сеятеля, который бросает семена, даже хорошие, в неподготовленную, плохо распаханную
почву, разбрасывает их щедро, но как попало, не следит за их ростом, а главное, не собирает
урожай.
Театр юного зрителя, показывающий даже хорошие спектакли, но не следящий ревностно за
тем, что же он посеял в сердцах своих зрителей, каковы последствия, каков конечный результат
его работы, где же он попал в самую точку, а где просчитался, подобен, на мой взгляд, такому
странному сеятелю»…

***
С недавнего времени часто со снисходительно-ироническим раздражением списывают все
эти знаковые советские «очаги культуры» (культуры воспитания, поведения, общения,
восприятия) по ведомству тоталитаризма.
Удивительное дело: обращаясь к столь безоговорочно-глобальному обобщению, мы – хотим
того или нет – начинаем судить живую многострадальную нашу историю с позиций
собственно… тоталитарной логики.
А тоталитарная логика крайне безаппеляционна. Она не слышит возражений. Она жестко
ультимативна и горда собой…
Хотя то обстоятельство, что советская цивилизация просуществовала на земле семь
десятков лет, свидетельствует не только о «власти силы», но и о «силе власти», опиравшейся
(целеустремленно, безжалостно, хитро) на действительно доброе и светлое в наших людях…
Народ, легко поддающийся возвышающей дух проповеди (пропаганде), верил в осязаемую
реальность утопии. Радовался и верил. Мучился и верил. Погибал и верил…
Жестоко мстил за себя густо замешанный на крови глухой категоризм – доктринерская
сущность Системы, в которой все Личное и Тихоголосое, Сокровенно-Интимно-Естественное
отодвигалось на периферию жизни, а то и вовсе оказывалось на стойком подозрении, уходило в
подполье, давая о себе знать как нечто едва ли не запретное и лукавое.
Так это было…

Монолитная система стремилась превратить каждую ее образовательно-воспитательную
составляющую, включая и наши театры, в «колесико и винтик» единого механизма.
Сверху спускались исторические указания и предписания «деятелям литературы и
искусства». Интеллигентские прослоечные низы должны были этим очередным требованиям
момента вполне соответствовать. Вечная тема сверчка и шестка.
Но и сами генеральные установки, указы, решения, особенно после 1953 года, в свои четко
регламентированные контексты нет-нет да и допускали, с массой оговорок, мотивы
личностные, общечеловеческие.
А с другой стороны, далеко не все с лихорадочным блеском в глазах и с чувством глубокого
удовлетворения бросались их безоговорочно «претворять в жизнь».
В ход шли бесчисленные уступки «по мелочам», и одновременно происходило более или
менее заметное отвоевывание собственного относительно автономного духовного
пространства…

***
Ю.П. не прекословил предлагаемым социальным обстоятельствам, умел им
соответствовать. Но – очень существенное «но»! – он всецело и не подчинял им себя. Всегда
казалось (и опыт общения с ним и его театром подтверждал это), что он знает, чувствует,
представляет себе куда больше, чем высказывает вслух, что самое заветное и всуе не
выговариваемое – оно всегда при нем, оно всегда с ним.
Ю.П. любил в себе театр а к т е р с к и й, театр психологически сложных и достоверных
движений, переживаний, порывов, театр, в котором ВСЕ шло от сердца к сердцу, в котором
сцена и зал объединялись в едином волнении, просветлении, в общем понимании в е ч н о
живых нравственных чувств…
Ю.П. был мудр от природы и мудрость свою сумел приумножить за долгие и вовсе его не
состарившие годы. Разменяв девятый десяток, он был бодр, свеж, подобран. Исполнен
энтузиазма и неподдельного, острого и жадного интереса к быстротекущей современности.
Ю.П. сознавал, что вопреки всем превратностям судьбы прожил жизнь на улице Счастливой.

На улице Счастливой

— Спасибо моим родителям, подарившим мне долголетие!
Это его признательные слова на собственном восьмидесятилетнем юбилее.
— Спасибо моим родным и близким, всегда меня понимавшим и всегда мне с огромной
самоотдачей помогавшим! Спасибо моей жене, моей дочери, внучкам… Их счастливое
присутствие в моей жизни – главная моя отрада, главная и самая надежная моя
жизненная опора!
Так говорил Ю.П.
И в нераздельности с близкими и дорогими для него людьми и высшими ценностями жизни
были
Т Е А Т Р –
весь, со всеми его хорошими и разными обитателями, единомышленниками, талантливыми
соратниками, многочисленными учениками и последователями – и
Г О Р О Д,
с первых дней их встречи сочувственно ему внимавший, благодарный Саратов, в котором о
театре Киселева давно уже привыкли говорить:
Н А Ш Т Ю З.
Из всех почетных званий и наград (Народный артист СССР, лауреат Государственных премий
СССР и РСФСР и многих других) для Ю.П. самое значительное –
ПОЧЕТНЫЙ ГРАЖДАНИН САРАТОВА.
В далекую и исключительно суровую военную пору город встретил его, узнал, принял за
своего, согрел теплом понимания, наградил безотменной любовью.
И теперь Саратов бережно хранит память о своем Мастере, сотворившем чудо, создавшем
здесь, в самом центре, на Вольской, 83, театр света и добра.
Тюз Киселева …
Улица Киселева…
Мемориальная доска на Набережной Космонавтов, 7, в доме, где прожил он с женой своей
Еленой Александровной Росс, с дочкой Машей, с внучками Сашей и Машей счастливые годы,
откуда открывается вид на Волгу, вид, к которому не дано привыкнуть: ширь, даль, синь,
воля… Солнце так солнце… Метель так метель…

***
Удивительное дело: почти все, с кем мне довелось говорить о Ю.П., кто с удовольствием и
наслаждением о нем вспоминал, утверждали одно и то же: Ю.П. был очень разным в разные
периоды своей жизни и одновременно – это тоже отмечают все, кто его знал, — он был
поразительно устойчивым в своих привязанностях, интересах, убеждениях… Такое вот
совмещение, казалось бы, несовместимого.
Разный и…устойчивый. Сильно менявшийся и … сам себе равный.
Ему едва ли не от природы было дано удивительно острое, зоркое, проницательное чувство
времени. И дана была влюбленность в главное дело жизни. Это не служба или, высокопарно

• « Трое на качелях
• » Ален Делон не пьёт одеколон