родственные. Очень близки, очень схожи их взгляды на искусство, на воспитание, на детей, на
школу. А сколько они встречались, сколько ездили по миру!»
Виктор Розов: «Юрий Петрович был из числа тех деятелей театра для детей и
юношества, которых мы можем посчитать по пальцам: это Наталия Ильинична Сац, это
Константин Язонович Шах-Азизов, это Брянцев, это Макарьев… Корифеи! Редкая порода
людей. Киселев любил именно детский театр, его аудиторию…
Обыкновенно как бывает? Приходят в детский театр ставить какую-нибудь вещь.
Поставят удачно и тут же — в одночасье — назад, во взрослый театр. Там престижнее! Там
репертуар шире! И нет главного — нет любви к этому детскому залу, в котором сидят малыши,
сидят подростки и особенным образом, непривычно для взрослого уха и глаза, реагируют на
спектакли…
Часто мы встречались с Юрием Петровичем и в Москве, и в наших совместных
зарубежных поездках.
Киселев очень много внимания уделял организации, которая называется АССИТЕЖ —
ассоциация детских театров всего мира. Эта Ассоциация сыграла огромную роль в организации
новых детских театров по всему свету. Мы идеей детского театра , идеей тюзов заразили
театральных деятелей многих стран. И должен сказать, что некоторые театры достигли
высоких вершин…
Юрий Петрович очень ответственно относился к этой своей миссии, к этой работе:
выступал с докладами, участвовал в дискуссиях, слушал, спорил, энергично отстаивал свои
убеждения, заражал ими собеседников… С ним всегда было очень интересно. »
Едва ли будет ошибкой сказать, что розовские постановки шестидесятых — семидесятых
годов во многом снискали славу театру Киселева. Они отстаивали право человека на
собственное, личное мнение, на самостоятельный — по справедливости, по совести — поступок.
Мертвечине вездесущих властных «установок» они противопоставляли дыхание сложной
«неправильной» жизни, не подчиняющейся — упрямо, дерзко, вольно! — укоренённым догмам.
«Розовские мальчики» — для театрально- рецензионной обслуги это словосочетание
заключало в себе нечто возмутительно-бранное: безусые юнцы ищут-де какую-то свою особую
правду жизни, в то время как «правда» могла быть на всех одна и только одна…
У режиссёра с драматургом всегда — диалог, очень по-разному складывающийся. С
Розовым у Ю.П. случился счастливый диалог согласия, и именно он привёл к тюзовскому
триумфу.
Киселёвско — Розовский диалог согласия — в чём его природа? В удивительном
совпадении драматургических задач и их воплощения с внутренними, режиссерскими
готовностями Ю.П.
Обыкновенные герои Розова, неприкаянные, совестливые, порядочные, толстокожие,
чувствительные, безалаберные, домовитые, «всадники», «животные повышенной
квалификации»… «Привыкать к плохому — хорошего мало», — в этой невинной, как нам сегодня
бы показалось, сентенции Володи из розовской пьесы « В дороге» зритель тех лет угадывал
подтексты, близкие его душе, его умонастроениям.
А Нина из пьесы «С вечера до полудня» делилась таким , очень дорогим для Ю.П. и его
театра, откровением: «Кто давно не плакал — чёрств, холоден и опасен. Знаешь, отчего слёзы
горькие и какая там соль?.. Если она не выходит из человека, он костенеет, получается склероз
души. А поплачет — соль вытечет, и душа мягкая, способная к движению». Тюзовская,
киселёвская сверхзадача, её отзвук, её дыхание — в этих словах…
И еще одно очень важное свойство, сближавшее Розова и Киселева: обоим дано
было в многоголосой пестроте сиюминутного и быстротекущего угадывать, узревать вечное и
непреходящее. Разные – на ухабах нашей русской истории – предлагаемые обстоятельства,
социально-психологические, бытовые… И единые болевые темы «неравного боя» русских
мальчиков, чистых и честных, ершистых и отчаянных, — с непререкаемо-авторитетными
устоями бытия. В тревожном состоянии духа юных героев розовских пьес угадывалась
напряженно-драматическая энергия характеров «подростков» Достоевского, их мучительные
вопрошения, связанные с ответственностью детей за грехи отцов, с житейскими
компромиссами и бескомпромиссным правдоискательством… На этом благодарном материале,
в котором органично сплавлено классическое и современное, росли актеры тюза Киселева.
Росли, погружаясь в Достоевского – Розова, в мир вечных страстей, борений и терзаний…
Этапный для саратовского театра юного зрителя спектакль — «В дороге», год — 1962-й.
Ю.П. особенно остро в этой пьесе почувствовал нервический ритм повседневности.
Герои были поразительно узнаваемы. С юным зрителем театр заговорил о самом сокровенном,
заговорил предельно откровенно. Точная рифмовка правды театра и правды жизни. Тюзу тогда
поверили с новой силой. Потянулись к нему с особо благодарным чувством.
Александр Соловьев: «Розов умел угадывать болевые точки современности, и это,
наверное, самое главное, что совпало с внутренними режиссёрскими запросами Юрия
Петровича. У розовских пьес добротная форма. В них нельзя было фальшивить, лгать,
переигрывать. Максимальное растворение в материале — этого требовал Киселев от актёра в
работе над спектаклями по Розову…
«В дороге» — пронзительно звонкий спектакль. И прежде всего благодаря тёзке главного
героя — Володе Краснову. Звонкую ноту нашёл он. Энергия! Молодость! Нигилизм!
Потрясающий сплав. Очень точное попадание в актёра — и в зрителя».
Владимир Краснов: «На втором курсе студии вызывает меня Киселев: «Иди, почитай,
новая пьеса Виктора Сергеевича Розова!»
Я прочел… Потом он сокурсника моего, Игоря Негоду, тоже вызвал, дал почитать…
Распределение: и Негоду, и меня назначают на эту роль. На дворе начало сентября 1962-
го года, Игорь всё репетирует, а я — дублёр, запасной…
А ассистентом режиссёра был у нас в то время Мималт Мусаевич Солцаев, родом из
Чечни. И мы всё время репетировали с Мималтом. Как я работал!! У меня другой жизни не
было — только эта!
Потом, на 19-й день репетиции, у Игоря сцена с обходчиком что-то не получается… А
она во многом ключевая.
Володя, главный герой розовский, произносит такую – трудную — реплику: «Да скажи
мне сейчас, что если я отдам свою жизнь, позволю разрезать себя на сто кусков, и тогда войны
не будет, я скажу: пожалуйста, режьте, звука не пророню. Пожалуйста. Берите! В том-то весь
идиотизм ситуации, что ни один человек сделать ничего не может. Нет того дзота, на который,
можно телом кинуться. Нет! Все только и делают, что гадают, как на картах: пронесёт или не
пронесёт…»
Пробуют — не выходит.
Раз, другой, третий… Никак.
Юрий Петрович — с досадой: «Перерыв!»
А до обычного перерыва ещё далеко.
Тут Мималт и говорит: «Зачем перерыв?!
У нас ведь ещё один артист есть!»
Киселев: «А? Ну, давай, почитай…» Я прочел.
Киселев: «А ну-ка, ещё раз». Я ещё раз прочитал.
Он: «А ну-ка вашу сцену с обходчиком — сначала!»
«Так, так… А до этого теперь возьмите! Пораньше!»
До этого взяли…
С той поры и началось…
Юрий Петрович требовал по максимуму, до упора. Работа шла на пределе. Только так.
Иного он не допускал, вполсилы или как-то ещё».
«В дороге» — огромная, памятная всем удача тюза. С этого спектакля началось
восхождение талантливого актёра Владимира Краснова…
Трепет. Оголённые нервы. Вызывающая и непокорная прямота. Строптивость. Надлом.
Умудрённое всепонимание. Неподдельная жизнерадостность. Иронический блеск. Горестное
отчаяние. Тихое просветление. Лихое озорство. Полёт вдохновения… Большой и сложный
профессиональный диапазон…
А открытие актёра началось оттуда, с розовского спектакля. Позднее Ю.П. назовет свою
постановку «В дороге» с Красновым в главной роли работой, в которой он, режиссёр,
«высказался с максимальной полнотой».
В 1975 году Розов скажет о Киселеве так: «Юрия Петровича как художника я люблю
прежде всего за то, что он приверженец манеры, для меня самой предпочтительной в искусстве.

• « Трое на качелях
• » Ален Делон не пьёт одеколон