ЛИКА. И зря (посылает Алхимову воздушный поцелуй, но тот перехватывает ее руку, целует ладонь, а потом с жаром заключает Лику в объятья). Когда-нибудь этот сексуальный маньяк сожжет меня в пламени своего темперамента! (Легонько отталкивает его. Оглядывается.) Что, все уже в парилке? Бегу за ними. А вы переоденьтесь — и к нам, ладно? Справитесь или помощь потребуется? Я хочу сказать, что у меня есть мужские плавки, лишнее полотенце, резиновые тапочки сорок третьего размера. А простыню зеленую вам вручила ваша зеленая напарница.
АЛХИМОВ. Я забежал домой… К несчастью… Так что все у меня при себе. Что касается цвета… я предпочитаю сиреневый.
ЛИКА. Вы какой-то странный клоун. Грустный. И глаза у вас не клоунские. Если б не фокус с фужером… Как вы это сделали?
АЛХИМОВ. Во-первых, профессионалы своих секретов первым встречным не разбалтывают. А во-вторых – советую тебе, милая, привыкнуть обращаться ко мне на ты, чтобы не объяснять всем остальным твою бредовую теорию…
ЛИКА (лукаво). Но ведь потом, когда мы перестанем быть первыми встречными, вы… ты откроешь мне секрет поющего пластика? (Машет ему рукой и убегает).

Картина четвертая

Раздевалка в предбаннике. Алхимов достает из своей сумки полотенце, одежду, надевает резиновую клоунскую маску. Открывается входная дверь и входит Веткин. Он тоже в костюме Клоуна. Два клоуна смотрят друг на друга ошарашенно, наконец узнают один другого.

АЛХИМОВ. Я ведь сказал тебе, что к работе можно приступать только после того, как оформишься. Отправляйся домой…
ВЕТКИН (растерянно). Так вы же… Разве вы не в аэропорту?
АЛХИМОВ (разводит руками). Как видишь…
ВЕТКИН. Дело в том, что… (мнется.)
АЛХИМОВ. Идти, что ли, некуда?
ВЕТКИН. В некотором роде…
АЛХИМОВ (мягче). Сочувствую… я здесь, можно сказать, по той же причине… Но одному из нас все же придется исчезнуть. Меня они уже видели, так что…
ВЕТКИН. Я понимаю…

Открывается дверь, вбегает Лика с зажмуренными глазами. Веткин прячется.

ЛИКА. Не пугайся, это я! У меня закрыты глаза. Лелька оставила здесь крем…

Берет с полочки баночку с кремом и убегает, махнув рукой.

ВЕТКИН (потрясенно). Лика? (Алхимову.) Это ведь… Лика?! Значит, интуиция меня не подвела… Это тот самый Шувалов…
АЛХИМОВ (ошеломленный). Вы знакомы?
ВЕТКИН (нервно). Послушай! Мне позарез нужно… (трясет его за плечи) Иди домой?! Давай поменяемся. Я верну тебе деньги за полный день… Мне очень надо…
АЛХИМОВ (сбрасывая его руки). Вот этого я не люблю. Без рук! Хочешь, я пойду позову Лику и вы поговорите? Так, чтобы никто не видел? Ты ведь из-за нее хочешь остаться?
ВЕТКИН (растерянно). А… Пилсудские, Анна с Рихардом, тоже здесь? (Алхимов кивает.) Ну, значит все. О Шуваловых я не спрашиваю, ясное дело – именинница Лелька. А раз Пилсудские здесь, значит и Нина с Иваном, верно? (Алхимов кивает). И Черницкий… жив-здоров?
АЛХИМОВ. Кто такой Черницкий?
ВЕТКИН. Муж Лики. Он здесь?
АЛХИМОВ. А разве она… замужем?
ВЕТКИН. Ах, да… Ты же не всех тут знаешь… Пашка Черницкий, такой… яркий брюнет – ее благоверный.
АЛХИМОВ (расстроенно). Не припомню… Может, он в парилке все это время торчит… Да нет, мы пили за именинницу, всех бы позвали…
ВЕТКИН. Ох, какой случай! Какой потрясающий случай… (Протягивает руки к плечам Алхимова, но останавливается.) Послушай, помоги мне…
АЛХИМОВ. Говорю тебе, меня уже все видели. Я не могу уйти…
ВЕТКИН. Не то. Подбей их на столоверчение, а? Или нет. Скажи, что умеешь вызывать духов, и вызови кого-нибудь… хоть Мать Терезу, неважно. Пусть все задают вопросы, а дальше не твоя забота.
АЛХИМОВ. Послушай, не знаю как тебя, а меня не учили духов вызывать…
ВЕТКИН. Ты, наверное, в кульке учился, а я – конструктор. Сам понимаешь, что могу обо всей этой хренотени думать.
АЛХИМОВ. Я – в «кульке»? Да я врач. Хирург, между прочим. Но голодному хирургу я лично жизнь своих близких не доверил бы… Вот и…
ВЕТКИН. Все мы так. Я тоже – далеко от кульмана последние десять лет… И вряд ли уже вернусь. Ты не переживай. Я буду духом. Свет погасите, а при свечке многого не разглядишь… Накину тряпку какую-нибудь… Мне нужно кое-что выяснить: лучшего случая не будет…
АЛХИМОВ (подозрительно). Мм-м… да кто ты такой вообще? Может, ты – преступник? Вор? Идти тебе некуда, денег у тебя нет. Чем не случай поживиться? Свет погасим, все будут отвлечены и, что удобно, собраны в одном месте. А ты там, в предбанничке, чик-чик, все кредитные карточки, шубы нехилые, я видел, кошельки… Ключи от машин… А?
ВЕТКИН. Кошельки? (Усмехаясь, достает из кармана и раскрывает кошелек, набитый долларами.) Вот, видел? Здесь хватит и на машину, и на шубу, и на девочек. Да только – не мое это. Долг. Отдать приехал…
АЛХИМОВ. Черт с тобой. Я ничего не обещаю, но попробую. Будь где-нибудь поблизости, я тебя свистну. Все, убирайся. Слышишь, идут… И я пошел переодеваться. (Выходят).

Оживленно беседуя, входят Стас, Рихард и Иван.

СТАС. Это тебе даже не Лелькины пятьдесят. Семьдесят! Устроили мы Харитонычу баньку, спиртного – хоть улейся, жратва отборная. Он ведь вдовец, бутербродами да полуфабрикатами питается. Ну, мы ему – домашней еды заказали из ресторана, все как положено. Сидим в предбаннике за красивым столом, одно мужичье, поэтому все – голые. И тут он поднимается, чтобы тост сказать. Встает, а его причиндалы аккурат на стол ложатся. Мы говорим: спрячь, Харитоныч, свое богатство: кто-нибудь ножичком лишнего махнет – и нет половины! Уморительный старик был. И шахматист – от бога. Первый в нашем клубе. И до последнего дня первым оставался… Давайте помянем старика…

(Разливает по разовым стаканчикам водку, они пьют, не чокаясь. Входят дамы.)

ОЛЬГА. Нет, вы только посмотрите на этих алкоголиков. Одни, втихомолку… Надеюсь, хотя бы за мое здоровье?
СТАС. Харитоныча помянули, земля ему пухом…
ОЛЬГА. А когда я умру, говорите: «Небеса пухом!», ладно? Телу все равно где лежать, а душе нега нужна…
НИНА. Типун тебе на язык!
ЛИКА. Типун – когда каркают.
ОЛЬГА. Вот именно. А что такое каркать? Это значит – предрекать то, что могло бы и не случиться.
СТАС. М-да… Все там будем…
ЛИКА. Это единственное, о чем можно говорить вполне определенно. Неизвестно, когда и при каких обстоятельствах, но что обязательно случится – непреложный факт. (Нине.) И не строй из себя бессмертную… Веткин, наверняка, тоже думал, что никогда не… И где он теперь?
НИНА. Веткин твой всю жизнь бегал за смертью. Вот и… догнал.
АННА. Ну зачем ты так, Оля?
ОЛЬГА. Так ведь она уже – разведенка. Это когда Черницкий с нами бывал, надо было язык за зубами держать…
АННА. Не знаю, мне было бы неприятно…
ЛИКА. Бросьте, девчонки. Все позади. И Веткин, и Черницкий… Начинаю новую жизнь… Вот вместе с ней (обнимает Ольгу), вместе с именинницей нашей и начну… Ты готова, Лелик?
НИНА. У нее – каждый день новая жизнь. А тебе стоит обернуться и внимательно посмотреть на старую. Ошибку всегда можно исправить…
ЛИКА. Когда точно знаешь, что сделала ее… О, у меня есть тост! Наливай, Ванюша!
ОЛЬГА. Мне – в мой хрустальный фужер!
ЛИКА. Какая непростительная глупость – взять только один фужер. Один не зазвенит… Кстати… (Озирается.) а где наш Бяша? (Выглядывает за дверь и ведет за руку Алхимова.) Чуть не уснул в раздевалке… Бедный, всеми забытый Клоун Бяша… А-ну, давайте сюда стакан.
АЛХИМОВ. Мой – на полке.
ЛИКА. Э, нет! Ты покажи нам, как пластиковым стаканчиком из общей кучи звон сотворить. (Подает ему наполненный стакан.)
СТАС. За здоровье именинницы!
ЛИКА. Я хотела…
ОЛЬГА. Потом! Сначала – пейте за мое здоровье! По кругу! Каждый пусть скажет, что он во мне больше всего любит. За то и пьем!
ЛИКА. Я – за душу твою любвеобильную!
СТАС. Я – за… грудь абрикосоподобную…
ОЛЬГА (обиженно). Скажи еще «вишнеподобную». (Выпячивает грудь.) Не арбузы, это верно, но и не абрикосы. Яблочки.
СТАС. Ранет…
РИХАРД. Антоновские!
СТАС (подозрительно). А ты-то откуда знаешь?

Закрытые беседки для дачи

• « Серебряная Рыбка
• » Парижский романс