АЛХИМОВ. Ты бы о своей так заботился… Да и… я уже один раз был сегодня дома. Не вовремя… Жена действительно заждалась. Только не меня… (Машет рукой.) Такой день… Ладно, ребята. Вы тут… поворкуйте, а я – в парилку. Замерз что-то… (Подходит к столу, наливает себе полстакана водки, выпивает и уходит в парилку.)
ЛИКА (кричит ему вслед). Не огорчайся, Бяшенька. Все будет хорошо!

Картина шестая

Лика и Веткин стоят у стола. В руках у них – стаканчики. Вдруг Лика ставит свой стакан, берет фужер Ольги, наливает себе шампанского – и чокается с Веткиным. Слышен приятный хрустальный звон. Лика внимательно смотрит на стаканчик – и загадочно улыбается.

ЛИКА (тепло). За тебя, дух Веткина!
ВЕТКИН. За тебя, дух Лики!

Пьют, потом бросаются друг к другу и замирают в объятии.

ЛИКА. Я рада, что ты жив…
ВЕТКИН (мрачно). А по мне — лучше было бы оставаться мертвым… (Берет ее руки в свои.) Что с моими?
ЛИКА. Не знаю даже, как тебе сообщить… Мы-то решили… Прости… Ты исчез сразу после Лелькиного дня рождения… Мы подумали, что… из-за билета… Черницкий сказал, что ты в ту ночь очень сильно проиграл. Пришел домой, что-то искал, вы поссорились с Ириной, был крупный скандал. А потом ты ушел, а у нее приступ сердечный… И дома, как назло. Никого… Пока спохватились, пока «Скорая» приехала…
ВЕТКИН (трясет ее за плечи). Врешь! Он не мог тебе этого сказать.
ЛИКА. Не только мне. Всем. И в милиции…
ВЕТКИН. И продолжает жить на свете эта мерзость… И к тебе ночами прикасается! (С отвращением отшатывается от нее.)
ЛИКА (со вздохом). Мы не виделись с того самого времени… Говорят, он к бабке в Смоленскую область уехал. И с тех пор – ни слуху, ни духу… Даже детям не звонит и не пишет… (Горько.) Погналась за двумя зайцами – и осталась… у разбитого корыта.
ВЕТКИН. Знаешь, мне все равно, что эти – (кивает в сторону парилки) обо мне думают. Но твое мнение мне еще дорого. Пока еще дорого… (Берет со стола бутылку, наливает себе и ей, ударяет своим стаканчиком о ее фужер – и залпом выпивает.) Я расскажу тебе все, а ты сама решишь, чему тебе верить, чему не верить. А эти… (снова кивает в сторону парилки) на них мне наплевать…
ЛИКА. Не проплюйся, Веткин. Все эти, как ты выражаешься, все до единого – твои друзья. Все переживали за тебя и до последнего пытались найти оправдание твоим поступкам… Я раньше всех отреклась…
ВЕТКИН. Я, конечно, подлец. Я – трус и подонок. Но своим близким я зла не желал. И друзей обокрасть не способен… Ты мне веришь?
ЛИКА. Очень хочу…
ВЕТКИН. Знаешь, Анж, я – человек достаточно азартный. А всякий азартный хоть раз да сорвется…
Было время, еще до всей этой кутерьмы… Только-только появились компьютеры. И мы для Сонечки купили. Помнишь, сначала я был к нему равнодушен? Так, по инерции, раскладывал утром или вечером легонький пасьянс, и все. Но в какой-то момент вдруг почувствовал, что эта бездушная железяка стала частью моей жизни. Стыдно сказать – я часами просиживал у чертова ящика, раскладывая один за другим все более сложные пасьянсы… Причем делал это с каким-то шизофреническим упорством… У меня далеко не всегда получалось, и я, дурак, начал загадывать. Знаешь, как обычно женщины загадывают… Если сойдется, то произойдет или не произойдет то-то и то-то. Один раз не сошлось, пять раз, десять…
Я злился, призывал в помощники бога, черта, Вселенную, Преисподнюю… Каждый раз я говорил себе: все, это будет мой последний раз. Пусть только исполнится… Но как назло не исполнялось… И я снова нажимал проклятую кнопку…
Тогда я стал увеличивать ставки… Не денежные, естественно… Какая радость у себя самого деньги выигрывать? Я ставил на кон другое. Свою судьбу. Удачу. Здоровье. Успех детей. Материальное благополучие семьи. А несколько раз предложил Всемогущему Властителю, рабом которого я стал, свою жизнь и даже — страшно сказать — жизнь жены и дочери… Как ты знаешь, позже эта ставка была частично принята…
ЛИКА. Прости, но мне, видно, действительно не дано понять… Я не вижу, в чем проблема. Надоело играть, или не получается, или чувствуешь, что впадаешь в депрессию – щелк, и все. Идешь прогуляться, друзей навестить, ребенка в кино вывести или в кафе-мороженое… Так ведь и с ума сойти можно… Или отупеть совершенно…
ВЕТКИН. Я и отупел. Меня ничего не интересовало, кроме этого идиотского пасьянса… Я ходил невыспавшийся, злой, с красными глазами, меня мучила бессонница, я страдал от жесточайшей депрессии и головных болей – и в какой-то миг просветления понял, что нахожусь на грани безумия. Что я – компьютерный наркоман, который вот-вот сойдет с ума, предварительно продав виртуальному дьяволу свою бессмертную душу, а заодно и души своих близких. Теперь я абсолютно точно знаю, что испытывает наркоман, когда он хочет, но не может остановиться…
Я понимаю, что это звучит бредом. На одной чаше весов – душа, жизнь, счастье человека, а на другой – прихоть, чушь, блажь, которую даже химическими или физиологическими изменениями не оправдаешь, как, скажем, у настоящих наркоманов. Казалось бы: о чем речь? Возьми себя в руки, остановись – и кончатся все твои муки. И не только твои. Но я не мог. Не мог! Еще не известно, что со всеми нами было бы, если б не твой Черницкий… Он остановил меня. Только какой ценой…
ЛИКА. С моим сыном было то же самое… Я думала, что теряю его… Но Алешка оказался сильным, и пока я подбирала для него подходящий спасательный круг, он сам выплыл… (Обнимает его.) Мой бедный, бедный Веткин…
ВЕТКИН. Я тоже выплыл, да только спасатели мои ко дну пошли… Иринка очень сочувствовала мне. Молча… Знаешь, не грызла, не стыдила, а жалела… Ну и я ее… пожалел…
Не понимаю, что на меня тогда нашло… Бес под руку толкнул. (Сжав кулаки, жестко.) В Смоленской области, говоришь? Это — как в Америку войдешь, сразу налево? Ничего, от меня не сбежит…
ЛИКА (недоумевая). При чем тут…
ВЕТКИН. Я встретил его там… В Штатах. Пил в забегаловке, а он как раз подъехал на своем джипе навороченном. Вышел, подобранный весь, подтянутый, с иголочки одет, кожаный портфель, очки дорогущие… Все как положено. Вошел в банк. А когда выходил минут через двадцать, ему клерк, а может — и сам директор банка, руку пожимал и кланялся чуть не до земли…
ЛИКА. Ты что, рехнулся? У Черницкого и паспорта-то заграничного никогда не было… Он самолетов с детства боится… Ты обознался…
ВЕТКИН (с сарказмом). Ах, обмануть меня не трудно, я сам обманываться рад… У меня было достаточно времени на то, чтобы разглядеть его… Это он ведь меня вытолкнул в Штаты… В тот самый день, когда… билет этот чертов…
ЛИКА (с недоверием). Надо было просто все нам рассказать – и мы не претендовали бы на деньги… Жили без них – и еще сто лет бы прожили… Тебе-то они хоть принесли счастье?
ВЕТКИН (с горькой усмешкой). Я ведь тебя человеком считал… Тебя одну… Неужели не поняла еще, что не брал я этих денег! В глаза их не видел! (Встает.) Пойду…
ЛИКА (хватает его за рукав). Врешь, Веткин. Теперь тебе не уйти. Пока не отмоешь Черницкого, которого ты грязью облил… Пока не объяснишь мне, все глаза по тебе проревевшей, что произошло на самом деле и почему ты исчез так надолго. Я ведь все еще стою там, на той остановке, где мы должны были встретиться в тот день. Ты этого не видишь? Стою, с тоской и надеждой, почти угасшей, верчу головой по сторонам, а жизнь течет мимо…
ВЕТКИН. И я все эти годы рвался на ту остановку, да, видно, поскользнулся – и сломал себе шею… (Наливает еще себе и ей, пьет, не чокаясь и не произнося ни слова.)
ЛИКА. Ты много пьешь…
ВЕТКИН. Разве это много… (Хочет еще раз налить себе, но Лика твердо удерживает его руку.)
ЛИКА. Не надо, Аркаш… Легче не станет.
ВЕТКИН (целует ей ладонь). Милая моя Анж… Если б я мог рассказать тебе, как прожил эти два года… Как подыхал там с голоду, как безбожно пил… Я думал, что жизнь моя кончена… Как у этих… скурвившихся цапель…

• « Серебряная Рыбка
• » Парижский романс