-
Рекомендуем - "Урок с Мефистофелем." или
А мы продолжаем бездействовать!
Церковные земли по-прежнему
не розданы бедным,
хотя я не переставал твердить
о необходимости распределения
монастырских земель,
поделенных на небольшие участки,
среди неимущих,
с тем чтобы, снабдив
будущих владельцев этих участков
земледельческими орудиями,
посевным материалом
и прожиточными средствами,
превратить их в полезных граждан,
привязанных к революции
и заинтересованных в ее поддержке.
Ничто не сдвинулось с места!
До сих пор не созданы общинные мастерские
в зданиях бывших церквей и помещичьих замков!
Тот, кто работает, гнет спину
на маклеров, биржевиков,
держателей акций…
Шиканье.
Дорогие сограждане!
Неужели мы с вами дрались за свободу
во имя тех, кто нас грабит?
Голоса: «Хватит! В тюрьму подстрекатели! Слушайте! Слушайте!»
Отечество наше в опасности.
Мы говорим о Франции.
Но чья это Франция?!
Мы говорим о свободе,
Но чья это свобода?!
Депутаты Национального собрания!
Вы никогда не вырветесь
из проклятого прошлого,
никогда не поймете
опасности перерождения…
Свистки, гул возмущения.
Почему в этом зале
так мало мест?
Почему бы тысячам,
десяткам и сотням тысяч французов
не знать, что здесь происходит,
и не слышать того,
что здесь говорится?!
Д ю п р е
Чего он хочет достичь своими речами?
Посмотрите, кто сидит на трибунах:
вязальщицы, прачки, консьержки,
лишенные работодателей,
карманные воры, бездельники,
фланирующие по бульварам,
Возмущение среди слушателей.
завсегдатаи
парижских кафе…
Голос: «А на какие шиши?»
…беглые каторжники,
сумасшедшие, выпущенные
из психиатрических клиник…
Общее столпотворение, свист.
Неужто вся эта публика
должна управлять страной?!
М а р а т
Лжецы!
Вы ненавидите Францию!
Вам ненавистен народ!
Крики возмущения, возгласы: «Браво, Марат! Он говорит правду!»
Народ для вас — только бесформенная,
грубая масса,
потому что вы никогда
не знали народа, не жили среди него
и, примкнув к революции,
никогда не пытались
осмыслить се основы!
Разве Дантон,
даже великий Дантон,
не считает,
что мы должны сосредоточить все наши силы
прежде всего
на возведение бедности
в главную добродетель,
а не на уничтоженье богатства?!
Разве наш Робеспьер,
который бледнеет
при одном слове — «насилие»,
сам не проводит время
в известных салопах,
при отблеске канделябров,
за изысканным кушаньем?
Слушатели причмокивают языками. Крики: «Долой Робеспьера!
Да здравствует Марат!»
Мы все еще стремимся подражать
напудренным проходимцам —
Неккеру, Лафайету, Талейрану…
К у л ь м ь е
(резко)
Молчать!..
Сегодня, слава богу, не девяносто третий год,
а восемьсот восьмой,
и сам император
возвратил этим в свое время несправедливо
оклеветанным людям
достоинство, честь и доброе имя!
М а р а т
(решительно продолжая свою речь и, как бы
не замечая Кулъмъе)
…Неккеру, Лафайету, Талейрану,
и так далее, и так далее —
всех их не перечислишь!
Нам наконец нужен
подлинный защитник интересов народа,
такой человек,
которого все мы могли бы назвать
неподкупным,
который пользовался бы всеобщим доверьем!
Конечно, споры и хаос —
хорошее дело,
но это пока что
лишь первая стадия,
за которой должно
последовать
главное.
Выберем одного,
который сможет решительно
отстаивать наши права…
Крики: «Назначить Марата диктатором! Посадить его панну! Швырнуть его в ванну! Крысиный диктатор!»
Диктатор!
Пусть навсегда исчезнет
это проклятое слово!
Мне ненавистно любое напоминание
о диктаторах, патриархах, владыках,
но нам нужен руководитель,
который в период кризиса…
Дальнейшие его слова тонут в общем шуме.
Д ю п р е
Он подстрекает
к новым убийствам!
М а р а т
Мы не убийцы!
Мы — судьи!
Мы деремся за жизнь!
Д ю п р е
О, как надоела агитация
вместо творческой мысли!
Как хочется вновь красоты и гармонии
вместо смуты и фанатизма толпы!
Четверо певцов бросаются на Дюпре и зажимают ему рот.
Ж а к Р у
(в глубине сцены вскакивает с места)
Слышите, что здесь творится?
Объединяйтесь!
Расправьтесь с врагами народа!
Спешите их обезвредить!
Если они победят,
никому из вас но будет пощады,
и все, чего вы добились,
пойдет прахом!
Возгласы восхищения, свистки, топот ног. Выкрики в хоре:
«Долой! К черту Марата! Прочь! Прочь!»
Г о л о с а
Марат! Марат! Марат! Марат!
Венчайте лавровым венком Друга Народа!
Слава Марату! Вечная слава!
Да здравствуют улицы!
Да здравствуют фонарные столбы!
Да здравствуют булочные!
Да здравствует Франция!
Да здравствует свобода!
Долой кандалы!
Долой смирительные рубахи!
Долой замки и запоры!
Долой решетки!
Возмущение и крики. Пациенты бросаются к авансцене. Величание Марата.
Х о р
Эй, друг Марат! Ты им кажешься зверем!
Но только тебе одному мы верим!
М е д в е д ь и К о з е л
(поют, пританцовывая)
Бей спекулянта! Души богатея!
Вздернуть попа — недурная затея!
А там с силенками соберемся
и до господа бога самого доберемся!
П е т у х и С о л о в е й
(поют, пританцовывая)
Теперича сами мы — господа!
Оленье рагу подавай нам сюда!
Представители угнетаемых классов
Желают рябчиков и ананасов!
Х о р
Марат! Марат! Марат!
Д е С а д
(приближается к авансцене: хор постепенно
смолкает)
Итак, —
они найдут одного,
на кого они смогут свалить
все свои преступления,
и они назовут его кровавым чудовищем,
и он войдет в историю
под именем
Жан-Поля Марата!
Грохот барабанов, музыкальное вступление.
28. «Бедный Марат, ты сидишь в своей панне…»
Марат покорно вновь садится в ванну и утомленно склоняет голову на доску. Скамьи для зрителей отодвигают назад. Сестры и санитары оттесняют пациентов в глубину сцены. Впереди четверо певцов медленно танцуют «Карманьолу».
М е д в е д ь и К о з е л
Бедный Марат, ты сидишь к синен ванне,
а время подходит к последней грани.
Сейчас ты погибнешь от рук злодейки,
которая спит вон на той скамейке.
П е т у х и С о л о в е й
Но покуда ей графы и рыцари снятся,
тебе не худо бы с места сняться
и перебраться в другие места:
Корде проснется, а ванна — пуста!
М е д в е д ь и К о з е л
Бедный Марат! Ну, не будь ротозеем!
Ведь без тебя мы осиротеем!
П е т у х и С о л о в е й
Бедный Марат! Наступает ночь…
(Указывая на Корде.)
Смотри! Не впускай ее, сучью дочь!
Трижды раздаются оглушительный грохот барабана. Шум в глубине сцены смолкает.
Пациентов выстраивают н шеренгу, руки у них сложены на голове. Сестры стоят перед Маратом, молитвенно сложив руки. Слышно, как они бормочут молитвы. Четверо певцов некоторое время еще продолжают танцевать, потом растягиваются на полу.
М а р а т
(боязливо)
Что там за стук,
Симона?
(Вновь повелительно.)
Симона,
подлей холодной воды!
Симона сидит скорчившись и не реагирует на его слова.
Симона,
куда запропастился Басс?
Д е С а д
Хватит, Марат! Прекрати!
Ты сам говорил,
что нет прока
в маранье бумаги.
Я уже давно
бросил труд
всей моей жизни —
свиток
в тридцать метров длиной,
исписанный бисерным почерком:
я сочинял это в камере.
А когда пала Бастилия,
моя рукопись
бесследно исчезла,
как исчезает все,
что написано рукой человека
или создано
его мыслью и воображением…
Марат лежит, уткнувшись лицом в доску, зажав уши руками.
Марат,
взгляни на меня!
Подумай, Марат,
как ты жил в своей ванне?
Зачем ты так себя мучил?
По приказу сестер пациенты меняют позу и стоят, подняв руки вверх.
М а р а т
(выпрямляется)
Мне было отпущено время
только на труд,
на работу.
Порою мне не хватало суток;
когда я пытался исследовать
причины
того шли иного общественного порока,
я тотчас же обнаруживал
тысячи
идущих от него ответвлений.
Куда бы ни бросил взгляд,
я видел сплошные пороки,
сплошное падение нравов.