-
Рекомендуем - "Урок с Мефистофелем." или
Г л а ш а т а й
(поправляет)
Майнц!
Д ю п р е
Извините — Майнц
окружили пруссаки,
Валансьен и Конде — англичане…
Г л а ш а т а й
Австрийцы!
Д ю п р е
Извините —австрийцы,
восстала Вандея!
(С воодушевлением, все крепче обнимая Шарлотту.)
Нет! Долго они не продержатся,
эти ничтожные выскочки,
эти тупые фанатики,
лишенные какой бы то ни было
нравственности и культуры!
Все, дорогая Шарлотта!
Кончено! Я — остаюсь!
(Еще крепче обхватывает ноги Шарлотты
и прижимается головой к ее коленям.)
Скоро, поверь мне,
настанет
тот долгожданный час,
когда мы снова сможем
радостно произнести-и-и-и
заветное слово: «Сво-о-о-б-о-да!»
(Пускает «петуха».)
Дюпре встает, не выпуская Корде из объятий, и пытается поцеловать ее. Корде отбивается.
Сестры спешат ей на помощь, грубо отталкивают Дюпре
и ведут Шарлотту к ее скамейке.
Музыка смолкает.
18. Де Сад плюет на все нации
Д е С а д
(со своего места, обращаясь к Марату)
Слышишь, Марат,
как все они пекутся
о спасении Франции?
Каждый из них считает,
что именно он — патриот,
и кто как умеет,
с пафосом или без пафоса,
кричит, что готов
погибнуть во славу Франции!
В общем, и тем и другим
угодно отведать крови…
(Встает.)
Мы именуем Высшею Справедливостью
смертные приговоры
и отсеченье голов,
в то время как наши противники
лелеют мечту о том,
что распри и разногласия
среди вождей революции
приведут ее к гибели,
и уже видят тот день,
когда проберутся к власти
сиятельные господа,
которые вступят в сношенья
со всеми князьями Европы
и восстановят порядок.
Что ж! И Гора, и Жиронда
верят в величие Франции.
Но разве, Марат, ты не видишь
неимоверную глупость
всех этих излияний,
всю бесконечную пошлость
патриотических фраз?
Эх, дорогой Марат!
Как мне осточертела
эта белиберда!
Я не хочу быть героем!
Плевать я хотел на Францию
И на все прочие нации!
И вообще — на все!
Кто-то из актеров громко плюется.
Общая сумятица.
К у л ь м ь е
(угрожающе подняв палец, перебивает де Сада)
Я попросил бы…
П а ц и е н т
(сзади)
Да здравствует Наполеон!
Да здравствует Франция!
На заднем плане пронзительный хохот.
М е д в е д ь
(сзади)
Да здравствуют все короли,
князья, императоры, папы!
На сцене возникает беспокойство.
К о з е л
(сзади)
Да здравствуют диета и клизма!
Хохот.
С о л о в е й
Да здравствует Марат!
Ж а к Р у
Да здравствует революция!
Д е С а д
(перекрывая шум)
Лозунги очень быстро
завладеют массой,
втягивают их в свой круг…
Один из пациентов начинает со страшной скоростью бегать по кругу, за ним — второй и третий. За ними гонятся санитары.
Но я плюю
на движенья взбудораженных масс!
Сзади опять кто-то громко сплевывает.
Мне глубоко начхать…
Кто-то чихает, общий хохот.
…на все благие порывы,
которые гаснут,
загнанные в безысходные тупики.
Мне наплевать
на все жертвы,
принесенные –
неважно ради чего…
Я верю только в себя!
М а р а т
(пылко, обращаясь к де Саду)
А я продолжаю верить
в священное дело,
которое ты предаешь!
Мы свергли кровавую власть
разжиревших разбойников.
Многих мы обезвредили,
правда, иным удалось
увильнуть от расплаты,
но, к сожаленью, не в этом –
главная наша беда!
С прискорбием я наблюдаю,
как многие люди сегодня сами
не прочь сесть народу на шею,
рвутся к богатству и к роскоши,
так что порою кажется,
что революция
произошла
в интересах лавочников и торгашей!
Буржуазия стала
новым правящим классом,
четвертое же сословье,
как прежде,
осталось ни с чем.
19. Жак Ру агитирует
Ж а к Р у
(на заднем плане, вскочив на скамейку)
К оружию, граждане!
Боритесь за ваши права!
Если сегодня
вы не возьмете того,
что принадлежит вам по праву,
вы можете ждать хоть сто лет
и ничего не добьетесь!
Пациенты, встав с лежаков, приближаются к оратору.
Они преисполнены к вам
презрительного высокомерья:
еще бы!
Ведь вы не учились даже читать и писать!
Кто мог позволить себе подобную роскошь?
Они вас используют
в качестве чернорабочих своей революции,
с брезгливостью отворачивая
чувствительные носы:
вы пахнете слишком дурно!
Вы провоняли потом!
Вам надо держаться подальше,
где-нибудь в стороне,
не раздражая их
своим неприятным запахом
и неопрятной одеждой.
При этом они не прочь,
чтоб вы, находясь
на самой черной работе
и пребывая в невежестве,
способствовали расцвету
просвещенного века,
который вам лично не даст
ничего, кроме бедности,
кроме все той же
изнурительной, черной работы!
А между тем их поэты
будут слагать стишки
о наступленье эпохи
разума и справедливости,
а живописцы напишут
величественные полотна,
изображая колбасников
в виде античных героев!
Плюньте им в рожу!
Не поддавайтесь их лжи!
Покажите им, что вас – много!
Две сестры сзади подходят к Жаку Ру и стаскивают его со скамьи.
К у л ь м ь е
(вскакивая со своего кресла)
И мы должны здесь все это выслушивать?!
Мы — граждане нового века,
стремящиеся к процветанию?!
Ж е н а К у л ь м ь е
Уймите его!
Это — невыносимо!
Он просто клевещет!
Г л а ш а т а й
(пронзительно свистнув)
Этот смутьян, из вчерашних священников,
видит в достойнейших людях — мошенников!
Мусорный ящик приняв за амвон,
уличный сброд агитирует он!
Надо с прискорбьем отметить, что многие
сделались жертвой его демагогии:
дескать, мы требуем рая земного
и не хотим никакого иного!..
Слушать противно подобную дичь!
Можно ли рая земного достичь?!
Впрочем, наверное, сам он не ведает,
что это значит… А вот — проповедует!
Тоже мне, новый нашелся пророк:
всюду, мол, царствуют зло и порок:
мы, мол, как прежде, бесправные парии,
но не смущайтесь, друзья-пролетарии,
вскоре расправимся мы с нищетой,
ибо пришел настоящий святой,
тот, кто Христа нам заменит распятого!
(Указывает на Марата.)
Смело вставайте под знамя Маратово!
Кульмье, удовлетворенно кивнув, снова садится в кресло.
Пациентов оттаскивают назад.
Д е С а д
Эх, бедняга Марат!
Мир для тебя ограничен
стенками этой ванны,
в которой ты сидишь,
весь исцарапанный,
покрытый коростой.
Неужто ты все еще веришь
в возможность такой справедливости,
при которой власть
действительно будет в руках большинства?
Разве можно достичь
настоящего равенства?
Сегодня, клеймя одного,
вы у него изымаете
деньги или имущество,
чтоб передать это в руки многих,
которые, приобретя таким образом
чужое богатство,
сами начнут богатеть,
начнут наживаться,
точно так же, как их предшественники,
а когда наступит
гигантский застой производства,
миллионы лишатся куска насущного хлеба…
Да и вообще, скажи,
Можно ли верить в то,
что самые разные люди
в равной мере способны работать для общего блага?
Что существует естественное равенство между людьми?
Как там поется в песне?..
(Продолжает в сопровождении лютни и пантомимы.)
Четверо певцов символически изображают, что в мире
все продается и все покупается.
Один известен, как лучший пирожник,
другой — парикмахер, потрясший мир,
третий — самый великий сапожник,
четвертый — прославленнейший ювелир,
пятый — гениальнейший мастер-обойщик,
шестой — знаменитейший женский врач,
седьмой — удивительнейший закройщик,
восьмой — замечательнейший палач,
девятый — бесподобно играет в шашки,
десятый — пламеннейший трибун-златоуст,
у одиннадцатой — лучшие в мире ляжки,
у двенадцатой — самый высокий бюст.
Пауза.
Неужто ты думаешь их осчастливить,
уткнув их носом в постылое равенство?!
Неужто ты все еще веришь в возможность прогресса,
если каждый станет лишь малым звеном
в великой цепи?
Неужто ты все еще веришь в единенье людей?
Даже те немногие,
кто были когда-то готовы
погибнуть во имя общности,
давным-давно отказавшись
от этой мертвой идеи,
вцепились друг другу в глотку,
смертельными став врагами
из-за ничтожнейших пустяков.
М а р а т