-
Рекомендуем - "Урок с Мефистофелем." или
(выпрямляется)
Нет, речь не о пустяках!
Дело идет о главном.
Революция избавляется
от малодушных попутчиков!..
Мы должны взорвать
самый фундамент рабства,
и пусть этот взрыв устрашит
своей чрезмерной жестокостью
зажравшихся моралистов
в их сытом самодовольстве!
Послушай!..
Ты только послушай,
как проникает сквозь щели
подленький их шепоток…
Смотри,
как они притаились,
как ждут
той минуты,
когда настанет их срок…
Ч е т в е р о п е в ц о в
(говорят по одному в сопровождении музыки)
В чем дело?! Не пойму-с!
Я самый лояльный француз.
Поверьте, я «за», а не «против»,
«не против», вовсе напротив.
Да кто тут чего разберет!
Сказали, что кончился гнет,
Сказали, что с казнью Капета
настала эпоха расцвета.
Ну, что же: расцвет так расцвет.
Монарха давно уже нет.
Смотались попы и монахи.
Князья и бароны — во прахе,
Марат стал народным вождем…
Чего же мы, собственно, ждем?!
20. Жак Ру вторично агитирует
Ж а к Р у
(вырвавшись вперед)
Мы требуем
открыть амбары
и раздать хлеб голодающим!
Мы требуем передачи
всех фабрик и мастерских
в руки народа!
Пациенты и певцы выходят на авансцену и окружают Жака Ру.
Мы требуем, чтобы в церквах
были устроены школы,
с тем чтобы церковь могла наконец
приносить хоть какую-то пользу!
Кульмье размахивает руками, пытаясь что-то сказать.
Мы требуем немедленного прекращенья
кровопролитной войны,
которая служит вздуванию цен
и разжигает преступную жажду захватов!
Кульмье сбегает с трибуны и устремляется к де Саду, что-то ему говорит,
но де Сад не реагирует.
Мы требуем, чтобы расходы
на подлую эту войну
полностью несли
те, кто ее развязали!
Отныне и навсегда
должны быть развеяны басни
о «великой войне» и о «доблестной армии»!
Все это ложь!
Доблесть! Бранная слава!
Ни с той, ни с другой стороны
нет и намека на доблесть,
нет никаких героев –
а только серые массы
запуганных насмерть солдат,
которые хотят одного и того же:
мира,
чтоб не лежать зарытыми в землю,
а ходить по земле,
причем на своих ногах,
а не на деревянных култышках!
К у л ь м ь е
(прерывая)
Это пахнет предательством!
Ж е н а К у л ь м ь е
Нам нужна наша армия!
К у л ь м ь е
(резко обращаясь к де Саду)
Вся эта сцена была изъята из пьесы!
Д е С а д
(восклицает, не обращая на Кульмье
ни малейшего внимания)
Браво, Жак Ру!
Я недаром
велел на тебя напялить одежду священника!
Нынче — пора мимикрии.
Сегодня важнее всего
умение вовремя скрыться,
умение вовремя вынырнуть
и вовремя спрятаться вновь!..
Обличье монаха, Жак Ру, —
отличная маскировка!
Две сестры, справившись наконец с Жаком Ру, оттаскивают его в сторону.
Дюпре использует возникшее на сцене замешательство, чтобы прижаться к Шарлотте. Она по-прежнему безучастно лежит на скамье.
Пациенты встревоженно выступают вперед.
Ж а к Р у
(в то время, как его привязывают к скамье)
Марат!
Твое время пришло!
Марат, покажись!
Они тебя ждут!
Пусть революция грянет
мгновенным ударом
всеразрушающей молнии!
Пусть надо всеми вспыхнет
ее ослепительный свет!
(Вскакивает с привязанной к спине скамейкой.)
Его силой укладывают. Пациентов оттесняют назад.
21. Самоистязание маркиза де Сада
Д е С а д
(медленно подходит к авансцене, не обращая
внимания на общий шум)
Марат!
Ты им нужен!
На день? На час? — Не знаю…
Сегодня они хотят
превратить тебя в мученика,
чтоб ты за них пострадал.
И они поместят в Пантеон
урну с твоим прахом,
а завтра — они же –
в куски разобьют эту урну.
А потом пройдут годы,
и люди изредка
будут друг друга спрашивать:
«Скажи, ты не помнишь,
кто такой был — Марат?..»
Ну, а теперь послушай,
что я думаю о революции,
которую, можно сказать,
сам я когда-то накликал…
Шум на сцене смолкает.
Тогда,
еще сидя в Бастилии,
я набросал свои тезисы.
Я вытолкнул их из себя,
истязаемый ненавистью
к самому себе,
к ограниченности собственной мысли.
Там, в тишине заточенья,
всплывали передо мной
образы этих чудовищ,
представителей обреченного класса,
чья власть мерещилась мне
в виде дурного спектакля,
где происходит глумленье
над человеческой плотью.
До мельчайших деталей
я восстанавливал
весь этот механизм насилий и пыток
и в то же время
в себе самом находил
жестокость и злобу.
Я выступал не столько
против тогдашних властителей,
уже обреченных историей,
готовых в нервном отчаянье
увлечь за собой в могилу
весь французский народ, —
сколько против себя самого!
В этом мире преступников
я из своей души
выкапывал зерна преступности,
их скрупулезно исследовал,
желая тем самым
постичь существо эпохи,
в которую я живу.
Я сам был пропитан насквозь
подлостъю и злодейством,
которыми я наделял
придуманных мной великанов,
и потому был готов,
чтобы меня самого
скрутили и «обработали».
И я намерен теперь
подвергнуться истязаньям
вот этой самой красотки, —
(указывает на Корде, которую выводят на авансцену)
которая здесь стоит
с плетью, зажатой в руке,
чтобы и я получил
заслуженное возмездье,
в то время как я с тобой
разглагольствую о революции.
Сестры ведут Шарлотту Корде на авансцену. Де Сад протягивает Шарлотте плетку, снимает с себя рубашку и подставляет ей спину, продолжая стоять лицом к зрителям.
Шарлотта стоит позади. Пациенты медленно приближаются. Дамы Кульмье на трибуне в нетерпении вытягивают шеи.
Сначала я в революции
видел возможность
великого отмщенья,
священную оргию мести,
которая превосходит
самые жуткие сны.
Корде медленно замахивается и опускает плеть на спину де Сада.
Де Сад корчится от боли.
Ну, а потом,
когда я стал заседать в трибуналах…
Удар плетью. Де Сад хрипит.
…не в качестве подсудимого,
как это было прежде,
но в грозной роли судьи, —
я понял, что не могу
людей приговаривать к смерти…
Удар плетью.
Я делал все для того, чтоб их выручить:
пытался одних оправдать,
другим — смягчить наказание…
Я видел, что не способен к убийству…
Удар плетью. Де Сад астматически стонет.
…хотя это было,
пожалуй, последней возможностью
проявить свое «я».
Но теперь…
Удар плетью. Стон.
…меня воротит
от этой возможности.
Корде, запыхавшись, опускает плоть.
Так что сегодня, Марат…
Удар плетью. Де Сад задыхается.
Я вижу, к чему ведет твоя революция…
Выбившись из сил, Корде опускает плеть. Обе сестры подходят к ней и отталкивают назад. Она повинуется, волоча за собой плеть.
(Не вставая с колен, продолжает.)
Она ведет к обезличиванию
отдельного человека,
к утрате возможности
самостоятельно мыслить,
к пагубной беззащитности
перед лицом государства,
которое, будучи
бесконечно далеким
от нужд и забот человека,
становится недоступным
для чьей-либо критики.
Вот почему я
навсегда отошел
от идей революции,
замкнулся в самом себе.
Отныне я не хочу
никому подчиняться!
II если действительно
я осужден на гибель,
я все же еще надеюсь
кое-что сохранить —
хотя бы свою независимость!
Отныне я — лишь наблюдатель.
Я навсегда решил
наблюдать и не вмешиваться
во что бы то ни было,
видеть
и, размышляя над виденным,
уйти навсегда в тишину.
(Задыхаясь, умолкает.)
В глубине сцены молитвенные песнопения.
И пусть, когда я исчезну,
от меня на земле не останется
даже следа… Тем лучше!
(Берет в руки, рубашку, медленно надевает ее
и под молитвенные песнопения возвращается
к своему стулу.)
22. «Бедный Марат, ты гоним я оплеван…»
М а р а т
(скрючившись и наклонившись вперед)
Симона, Симона!
(Смотрит невидящим взглядом.)
Отчего вдруг так стало томно?
Смени мне повязку!
Укрой меня теплым платком!
Сам не пойму — холодно мне или жарко…
Симона, склонившись над Маратом, стоит, готовая выполнить любое его приказание. Она кладет руку Марату на лоб, меняет ему повязку и простыню, обмахивает платком.
Симона,
сходи, позови рассыльного Басса!
Я продиктую ему