-
Рекомендуем - "МИРОВИЧ, ЧЕРНЫЙ КЛОУН" или "Жены польских солдат в Ираке" или
Типа 10 февраля 1762 года по юлианскому солнечному календарю.
Пелымский острог. Комната Миниха в доме коменданта
Миних
(просыпается за столом)
Жена, ты здесь? Вот так и бывает: вчера, не заметив, уснул, а очнулся – уже светает.
Появляется Жена Миниха,
Что там у нас? Ах, да! Guten Morgen!15 Молчишь? Ну, молчи, молчи, а я поболтаю.
Жена Миниха молча ставит ведро и льет воду из ковша. Миних умывается, продолжая разговаривать.
Не поверишь, мне только что снился день нашей с тобой виктории – сразу же после падения Бирона.
В зале дворца на Васильевском острове сидят за столом Остерман, Левенвольде, принц Антон-Ульрих, und so weiter, so weiter, so weiter…
Сиятельные мертвецы – мир их праху! во сне они еще живы – внимают каждому моему слову, да и как же иначе, ведь я – на вершине величья.
Я давлю их ногтем, словно вшей, бью кулаками, ногами, а в завершенье приказываю прогнать, друг за дружкой, сквозь строй и сослать сюда, в Пелым.
Делаю то, что должен был совершить наяву, но так и не совершил, хотя должен был, должен был, должен!!!..
На стене, как и тогда, висит чертеж тюрьмы, ставшей, по мысли моей, последним приютом Бирону.
Но вместо тюремного плана во сне на листе бумаги начертан Черный Квадрат, поглотивший нас с тобой, мое тело и дух, мои дела и замыслы.
Что за диспропорция получается, жена? Двадцать лет мы кукуем в Пелымском остроге, а этот прощелыга, этот везунчик, эта смазливая пустышка Бирон поболтался здесь пару всего лишь недель со своей горбатой мегерой – и отбыл, освободив место мне.
(Пауза.)
Что? Опять ты молчишь? Понимаю! И ты уже устала слушать мою болтовню на протяжении двадцати лет.
Да, возвращаясь к нашим Биронам! Россия – маленькая страна. Я понял это, когда мы с регентом пересеклись. Нас везли в Пелым, а он ехал навстречу – в Ярославль, назначенный новым местом ссылки.
Я должен обязательно рассказать, как все было! Ладно, не ворчи, тысячу раз ты слушала этот рассказ, выслушай в тысячу первый.
Два униформиста вносят на сцену портновский болван, облаченный в черный сюртук и черную широкополую шляпу.
Ты помнишь? Ты все, конечно, помнишь – как вечор, на закате, в мороз наши сани остановились при въезде на мост через речку Булак, под Казанью?
Утомившись ожиданьем, я с одним из охранников вышел размяться на снег и выкурить трубку, чтобы не досаждать тебе и второму охраннику, староверу.
На той стороне моста у полосатого шлагбаума, навстречь к нам стояли и ждали прохода такие же, как у нас, сани с охраной.
Из них вышел человек, ein adliger Mensch16 – истинный аристократ, судя по его благородной осанке.
Взгляды наши скрестились, и мы узнали друг друга, потому что по ту сторону речки стоял граф Эрнст-Иоганн Бирон, а по сю сторону – граф Бурхард-Христофор Миних, два бывших властителя империи расейской.
(Кланяется болвану, затем подходит к нему, снимает шляпу с деревянной головы.)
Не говоря ни слова, мы галантно поклонились друг другу. Беда уравняла нас, как уравнивает всех. Лишь тот достоин звания благородного человека, кто в собственном несчастье уважает удачу соперника.
Униформисты уносят деревянного болвана.
Жена Миниха
Лучше расскажи, в нонешний свой сон
Что ты вытворял, получав вино,
Засланный в презент канцлер Остерман?
Пауза
Отчего молчать, мой любезный Herr?
Не пугай жена! По спине моя
За предчувствием холодец бежит.
Неужели ты не завлек урок?
И за двадцать лет не прибрал ума?
Признавай скорей, старый сукин брат,
Снова пропил ты травленный вино,
И за чаркою вся империя
Вновь впустил коту прямиком на хвост?
Миних
Жена, жена, прошу: не надо про это, не надо!
Я и без того проклинаю себя за то, что, прорвавшись к истинному величью, позабыл железное правило войны – всегда и везде блюсти осторожность.
Вот уже двадцать лет каждое утро, проснувшись, я вспоминаю одно и то же — злополучный остерманов презент.
Вот и сегодня во сне, зная все наперед, я снова пил вино, смеясь, что обвел мерзавца вокруг пальца.
Смеялся, и пил вино, и снова смеялся, и снова пил вино, и вкус его до сих пор опаляет мне губы, и нечем его заглушить.
Ты помнишь? Ты все, конечно, помнишь! Потом были боли в желудке, колики, и я две недели висел на волоске от смерти.
А пока я валялся в постели, беспомощный, как младенец, Остерман переманил на свою сторону принцессу и принца.
Нет, ты права, тысячу раз права и будешь права в тысячу первый раз — тогда я выкинул вторую и теперь уже совершенно фатальную глупость –
Стукнул кулаком, хлопнул дверью, подал в отставку, а принцесса немедленно подписала прошение, словно этого только и дожидалась.
А потом на престол, повторив мой маневр, взошла Елисавет, свергла немецкую шваль руками преображенцев, и сделала то, что должен был сделать я —
Сослала всю свору в Сибирь, а заодно и меня отправила заживо гнить в тесном дощатом гробу, в Пелымском остроге.
Что скажешь, meine Liebe?
Жена Миниха
Что моя сказать, Миних-богатырь?
Ты вся жизнь своя хитро прятался,
Да под старый лет разум притерял,
Видно спесь тебе в Kopf 17ударилась.
Миних
Я духом упал, упал духом, я ничего не знаю, не вижу, не понимаю, я потерял всякое представление о причинах и следствиях.
Ты знаешь, ты видела и подтвердишь под присягой: я долго держался, все двадцать лет беседовал с Богом, не скажу, что слышал Его голос в ответ, но смирился.
Спал по три часа в день, остальное время проводил в трудах – сочинял прожекты фортификаций на турецкой границе, планы государственного переустройства,
Летом коротким возделывал огородный клин, ловил рыбу, метал стога, зимою строил курятники и штопал рыбачьи сети,
Ни минуты я не бездействовал праздно, двадцать лет был несгибаем, а нынче почувствовал вдруг, что больше не в силах сносить ссылку.
Жена, что со мной? Скажи правду! Я пропал! Я окончательно и бесповоротно пропал!
Жена Миниха
Нонче за утром ипохондрия
Овладел тебя, о, mein lieber Freund!18
Ты живать в Пелым, будто царь и кум!
Пред тебя весь люд трепетать готов
От der Kommendant19 до истопника!
А все Kinder20 здесь под началом твой
Учатся sdudiert die Mathematik 21,
Инженерный дел и другой наук.
При тебе, mein Freund, этот Stadt22 Пелым
Стань во тыщу крат образованней
Чем любой другой град во всех Руси.
И мечту своя заплатил ты в жизнь,
Пусть не в райхе весь, но в один лишь Platz23,
И теперь Пелым называться мог
Eine24 абсолют счáстлив деревень.
Миних
Не знаю, не знаю, не знаю! Приезжие из Тобольска шепчутся, что императрица Елисавет вот-вот отдаст Богу душу,
И тогда великий князь герцог голштин-готторпский станет новым государем, третьим по счету Петром.
А что, ежели Елисавет перед смертью вспомнит турецкий обычай и прикажет прикончить всех, кого не решилась казнить при жизни?
Или, того хуже, император по рассеянности забудет о нас с тобой?
Жена, я сам себя не узнаю. Разве такой я был в сражениях или на эшафоте?
Жена Миниха
Двадцать лет назад ты ходив на казнь
И готов бывал к четвертанию.
И все Frauen, быв на площади,
Возлюбили тя завсегда на раз,
Возбудив меня к диким ревностям.
Миних
Нет, каково! Двадцать лет прошло, а ты только сейчас признаешься, что ревновала, видя меня на плахе?
А помнишь, что перед казнью я сказал тебе…
Жена Миниха
«Полно плакаться, неразумная!
Отказать тебе мне уж нечего:
Только что и есть перстень золотой,
Да и тот отдать надо палачу,
Что предаст меня смерти скорыя».
Миних
Скажи, только честно, я вел себя как надо? Правда ведь, я тогда ни в чем не подгадил?
Жена Миниха
Ты быть просто блеск! Выше всем похвал!..
Но теперь черед богослужбию.
Наклони колень, очи приспусти
И помолим нас, mein geliebter Mann25!
Миних
Vater unser
Im Himmel.
Geheiligt werde Dein Name.
Dein Reich komme.
Dein Wille geschehe, wie im Himmel, so auf Erden.
Жена Миниха
Отче наш,
Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет царствие Твое,
да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
(Вместе)
Пауза. Миних, припав к плечу жены, плачет.
Успокой себя, мужа родненький!
Не грустись, не плачь, ровно дитятко,