МАТЬ. Ты это, наверное, сам себе послал, дорогуша.
ПЕТР. Ну, мама…
МАТЬ (понимает, что, вероятно, сама в течение долгих лет посылала их). Почему ты их не выбросил?
ПЕТР. Просто не выбросил. Не знаю, почему. Потому что я губка. Я пью, вот у меня и нет сил их выбросить. У меня нет жены, которая бы мне помогла! Матери, которая дала бы мне совет, как мне их выбросить, куда мне их выбросить.
Пауза.
МАТЬ. Ты их не выбросил, потому что все-таки любишь меня.
ПЕТР. Да нет. Не люблю.
МАТЬ. Не бойся, скажи. Ты меня любишь.
ПЕТР. Конечно, я тебя люблю.
Пауза.
Мать и Петр могли бы прикоснуться друг к другу, обняться.
Но Мать тут же меняет настроение, подняв тему своего донорства.
МАТЬ. Если ты меня любишь, возьми у меня кровь. У меня все инструменты с собой…
ПЕТР. Я этого никогда не делал, мама! Я не могу ни с того ни с сего брать у тебя кровь.
МАТЬ. Почему нет? На что ты годен, если не можешь взять кровь у собственной матери.
ПЕТР. Разве дети это делают?
МАТЬ. Конечно. Чему вас в школе учили?
ПЕТР. В какой школе?
МАТЬ. Я не знаю, в какие школы ты ходил. Это единственное, о чем я тебя прошу. Чтобы ты взял кровь у собственной матери. Мы никому не скажем. Это будет нашей тайной. Мы ее спрячем, и в случае нужды она у нас будет…
ПЕТР. Да ведь твоя кровь никому не нужна! Тебе ясно сказали! Ни кровь, ни советы.
МАТЬ. А ты знаешь, что случилось в Чечне?!
ПЕТР. В какой Чечне?
МАТЬ. Она в Чечне нужна!
ПЕТР. Ее туда никто не станет посылать.
МАТЬ. Мы ее сами пошлем.
ПЕТР. И как же?
МАТЬ. Я не знаю.
ПЕТР. Спецрейсом в Чечню повезут стакан твоей крови?! Или мы ее на машине отправим?
Ссора утихает. Мать вытаскивает посуду.
МАТЬ. Ну давай!
ПЕТР. У тебя что, правда все с собой?!
Под аккомпанемент торжественной музыки Петр берет у Матери кровь.
МАТЬ. У тебя руки трясутся, выпей рюмку. Так начинается болезнь Паркинсона. Уж нет ли у тебя болезни Паркинсона?
ПЕТР. У тебя вен нет.
МАТЬ. У меня вен нет? А как же во мне кровь течет?
Их разговор утопает в музыке.
Петр берет у Матери кровь.
Потом увозит Мать в коробке с газетными вырезками.
Затем Петр возвращается.
В руке у него шприц с кровью Матери, перед ним на полу
лежит много газетных вырезок.
ПЕТР. Я на нее накричал. Знаю, мне не следовало этого делать. Но она вывела меня из себя. И что? И вот я на распутье… А кто не на распутье? Людям нужен или совет, или любовь, это ясно. Но может ли дать плохой совет тот, кто тебя любит? Вот вопрос. Или — может ли быть добрым совет того, кто тебя не любит? Другой вопрос. Сплошные вопросы. В любом случае, самое важное остаться самим собой, даже если это не нравится женщинам. Прости, что я тебя этим гружу.
Эва оживает и начинает говорить с ним.
ЭВА. Все нормально.
ПЕТР (не сразу понимает, что это заговорил манекен; потом поворачивается к ней). Ты что-то сказала?
ЭВА. Что все нормально. (Встает.)
ПЕТР (потрясен). Вот теперь еще и манекен заговорил.
ЭВА. Я не манекен.
ПЕТР. Что мне делать?
ЭВА. Не знаю. Я здесь не из-за тебя. Мне нужно с Мухой поговорить.
ПЕТР. Я его уже давненько не видел.
ЭВА. Тогда я пока пойду погуляю. Мне можно пойти на прогулку?
ПЕТР. Пешком?
ЭВА. Пешком.
ПЕТР. Ясно. Иди на прогулку.
Эва уходит.
Вбегает Муха.
МУХА. Где она?
ПЕТР. Кто?
МУХА. Мне все известно. Мне Яна звонила! Где она?
ПЕТР. Кто?
МУХА. Эва.
ПЕТР. Пошла гулять.
МУХА. Я спросил, где Эва.
ПЕТР. Вот я и говорю. Пошла гулять.
МУХА. Эва пошла гулять?
ПЕТР. Да.
МУХА. Ее Яна испортила, да? Думала, что у тебя с ней что-то есть, и испортила ее. Это так?
ПЕТР. Нет.
МУХА. Вы подрались из-за нее, сломали и потом выкинули. Я прав?
ПЕТР. Нет.
МУХА. А где же она?
ПЕТР. Ты что, совсем меня не слушаешь? Я тебе уже сто раз говорил. Пошла гулять.
МУХА. Знаешь, если ты веришь в то, что Эва пошла гулять, ты уже совсем. Пора отправляться в психбольницу.
ПЕТР. Помнишь тот случай с одеялом?
МУХА. Ну.
ПЕТР. Как оно ожило… То же самое произошло сегодня с Эвой.
МУХА. С моей Эвой?
ПЕТР. С нашей Эвой… с твоей Эвой… Получилось так, что сначала она была манекеном, а потом заговорила и пошла на прогулку.
МУХА. Ну да. А что на это одеяло сказало?
ПЕТР. Какое одеяло?
МУХА. Тоже пошло погулять? А стул на это ничего не сказал? Нет? Странно. Такая ситуация, а стул молчит. Стул делает вид, что ничего не произошло.
ПЕТР. Ты думаешь, я псих.
МУХА. Хорошо. Я сейчас уйду и через час вернусь, и если Эвы не будет…
ПЕТР. Погоди, не оставляй меня здесь. Я в шоке. Я не могу тут оставаться один.
МУХА. Ах, ты в шоке?! Тебе нужно было следить за ней, а ты не знаешь, где она…
В этот момент входит Эва.
Она улыбается Мухе.
Муха узнает ее, но никак не может поверить, что подобное возможно.
ЭВА. Привет.
МУХА. Привет. Ты гуляла?
ЭВА. Да.
Они медленно приближаются друг к другу, потом целуются и уходят вместе.
Муха на прощание машет Петру рукой.
Из люка вылезает Иржи.
На нем комбинезон со множеством карманов, в руках канистры с бензином.
Он освещает себе путь фонариком. Иржи опускает металлическую конструкцию, которую меряет складным метром.
Его монолог обращен к Петру. Петр в это время перебирает газетные вырезки и некоторые из них читает вслух…
Это сообщения о случившихся в мире катастрофах.
ИРЖИ. Многие внушают себе, что они сумасшедшие, но их тайна заключается в том, что они абсолютно нормальны. Посмотришь вокруг, вроде бы столько чокнутых, но никого, кто на самом деле сошел бы с ума. Ты понимаешь, что я имею в виду. Не видно, чтобы кто-нибудь бегал по улице в одном нижнем белье. Чтобы кто-то на самом деле сбрендил. Чтобы у кого-нибудь по-настоящему поехала крыша.
Многие хотят быть сумасшедшими, потому что сумасшествие означает абсолютную свободу. Это позволило бы им вести себя искренне. Но им не везет, потому что это состояние не наступает. Что, в общем-то, и мой случай тоже.
Я хотел бы сойти с ума и не быть ответственным за то, что я собираюсь сделать. Но, вероятно, не получится. Подлинное сумасшествие – такая же редкость, как гениальность или абсолютный слух. Я совершу безумный поступок, но сделаю это в полном сознании.
ПЕТР. Что вы готовите?
ИРЖИ. Не могу тебе сказать. Большинство меня не поймет. Мной не будут восхищаться женщины. Ничего страшного. Я это делаю не потому, что хочу нравиться женщинам. Я это даже не потому делаю, что хочу нравиться мужчинам. Я делаю это просто потому, что мне нужно собственными руками восстановить справедливость. И я даже не знаю, на моей стороне Бог или нет. (Сворачивает метр, берет канистры и уходит.)
ОТЕЦ (за сценой). Привет, Петр. Это я, папа.
ПЕТР (поднимает трубку). Привет.
ОТЕЦ. Я тебе звоню.
ПЕТР. Что-нибудь случилось?
ОТЕЦ. Нет. Все в порядке.
ПЕТР. Ты из-за мамы звонишь?
ОТЕЦ. Ну… тут такая мелочь…
ПЕТР. Что с ней? Она в порядке?
ОТЕЦ. С ней произошла небольшая неприятность…
ПЕТР. Она под машину попала?
ОТЕЦ. Да нет. Тебе сразу самое худшее в голову приходит. Просто ее нашли… на Национальном проспекте…
ПЕТР. Инфаркт?
ОТЕЦ. Нет. Она там бегала…
ПЕТР. Бегала по Национальному проспекту?
ОТЕЦ. Ну… в моем теплом нижнем белье…
ПЕТР. Она сошла с ума?
ОТЕЦ. Да нет. Просто пыталась напугать людей…
ПЕТР. Как напугать?
ОТЕЦ. Гавкала на них.
ПЕТР. В своей манере?
ОТЕЦ. В своей манере.
ПЕТР. Она в своей манере гавкала на людей на Национальном проспекте?
ОТЕЦ. Ну. Но все в порядке. Я просто подумал, не следует ли нам ее навестить.
ПЕТР. Она не дома?
ОТЕЦ. Нет.
ПЕТР. А где?
ОТЕЦ. Ну… на отделении психиатрии.
Музыка.
Отец и Петр уходят.
Входит Муха с пылесосом.
Он ликвидирует свои старые приспособления.
За Мухой вбегает Алеш.
АЛЕШ (у него красные щеки, выглядит он уставшим). У меня силы на исходе. Уже неделю хожу вокруг той будки. Не сплю. Есть перестал. Мысли в голове мелькают… Воспоминания о Яне… Я напиться попробовал, но не подействовало. Надо бы взорвать эту будку, но я не настолько сумасшедший. Может, если я смогу взорвать будку, Яна ко мне вернется…
МУХА. Она тебе это сказала?

• « МОТЫЛЬКИ И СТРЕКОЗЫ
• » ТОРЧ