Борковская. Нет, это что-то другое… будто отпускать не хотел. Хотя… наверное я уже додумываю. А вчера сон видела… Такой странный. Будто я стою посреди церкви в шикарном свадебном платье, вокруг ни души, только иконы смотрят на меня молчаливо… и слышно потрескивание свечей…
Баля. Сон о том, что не сбылось. Надо было тебе вовремя замуж выскочить.
Дуня. Говорят это плохо, когда себя видишь во сне в свадебном платье.
Борковская. Почему?
Дуня. Это к болезни.
Борковская. Уж лучше бы я заболела.
Дуня. Страшно было?
Борковская. В смысле?
Дуня. Ну, во сне, когда ты в церкви стояла, страшно было?
Борковская. Нет. Спокойно было. И красиво.
Карасик. А я вчера во сне видела ангела… старый с бородой…
Борковская. С бородой? Так может, это Дед Мороз был?
Карасик. Нет. У него были крылья. И одежда белая.
Борковская. Ну, вот крылатый Дед Мороз в ночной рубашке.
Баля. Прилетел к тебе специально из Лапландии.
Карасик. С вами нельзя говорить о серьезном.
Баля. Можно, если только без бороды.
Карасик. Чего?
Баля. Если бы ангел прилетел без бороды – можно было бы и серьезно поговорить. Я шучу, Карасик, просто я завидую…
Карасик. Чему?
Баля. А мне сны не сняться.
Карасик. Не сняться?
Баля. Нет.
Дуня. Вообще?
Баля. Вообще.
Борковская. Так не бывает. Всем снятся сны.
Дуня. Ты, наверное, просто их не помнишь.
Баля. Может и не помню. Выходит, ни одного сна в своей жизни я не помню.
Дуня. Ну, и, слава богу, что не видишь сны! А то наснится всякой дребени, и не знаешь, потом куда бежать! Я вот когда-то в юности где-то прочитала: если тебе снится, что полощешь белье, то это к слухам о смерти. Не знаю почему, но так боялась увидеть во сне полоскание белья! Всю жизнь боялась. И ведь о смерти слышала… каждый день ведь убивают… а все равно боялась.
Борковская. Это фобия. Кто-то боится замкнутых пространств, а кто-то белья… У каждого свои страхи.
Дуня. А… я еще кипятка боюсь. Страсть как боюсь кипятка. Я даже чай горячий не пью.
Баля. Вот бы сейчас чаю горячего.
Борковская. Кофе экспрессо…
Дуня. Или кок… кок…
Баля. Чего?
Дуня. Название… какль… тейлк…
Борковская. Коктейль что ли?
Дуня. Ну, да. Молочный. За одиннадцать копеек.
Борковская. Где ты такие цены надыбала.
Дуня. В кафетерии, который был рядом со школой.
Борковская. Помню. Кисловатый, с пенкой.
Баля. Давно это было…
Дуня. Много лет назад…
Карасик. Слышите музыку?
Борковская. Нет.
Карасик. Это та самая песня…
Борковская. Какая?
Карасик. Под которую Дуня танцевала с командировочным. Я тогда подумала, что хорошо, если на моих похоронах будет звучать не духовой оркестр, а именно это песня… Смешно…
Дуня. Я ничего не слышу.
Баля. Я тоже.
Карасик. Значит, это мои похороны.

В свете остается только Карасева.

И все же это конец… Я так готовилась, чтобы уйти… по-особенному уйти. Тяжело осознавать, что все равно умрешь, а подобный факт, вот этот, он такой неожиданный… Я не знаю, плохо я жила или хорошо… Жила, как все: страдала, переживала, любила, ненавидела, болела… Что-то не получилось, наверное, но мы всегда о чем-то сожалеем. О том парне, которому сказали нет, о той ночи, когда нужно было вернуться домой, о том скандале с мамой… У каждого найдется о чем пожалеть… Господи… Я не знаю, что говорить… Ну, хорошо, хорошо. Да, да! Я жалею, о каждом своем шаге, обо всем! И я это признаю. Я всегда хотела стать директором завода, но ведь мечты, они ведь есть у каждого… у каждого из нас… Я почти добилась того, к чему стремилась. Я не всегда была честной, не спорю, но ведь каждый выживает, как может. На войне все средства хороши – это великие слова, если б я не шевелилась, то так бы и сгнила в цехе. Я всегда была одна против целого мира и боролась! Боролась за место под солнцем. Боролась за свою жизнь. Наверное, я была не права, добившись увольнения мужа… Он ведь тогда сломался и начал пить. Я его уничтожила, и пустила пеплом по ветру! Но так ведь поделом! Он меня обидел, мне было плохо, а то, что он не справился – я думаю, меня в этом обвинять не стоит. Не стоит… Я ведь поплатилась! Какой с меня спрос? Какой? Какой…

В лучах появляются остальные Татьяны.

Дуня. Ой, девочки! А у меня руки… посмотрите! Посмотрите – они больше не обварены. Они как раньше.
Борковская. А мне б мою шубу!
Баля. А ты все о материальном.
Борковская. Я на это материальное знаешь сколько…
Баля. Что?
Борковская. Ничего.
Карасик. Порочная ты…
Борковская. Я тебя умоляю, давай без пафоса!
Карасик. На все тебе наплевать, ничего ты не боишься…
Борковская. Ну, почему же… Я стареть боюсь. Для меня каждая морщина – нож по сердцу.
Баля. Ну, вот, видишь, теперь ты останешься молодой… вечно молодой…
Борковская. Да. На сером холодном гранитном камне лучшая фотография. Мимо проходят люди, внимательно смотрят сначала на дату рождения, потом на дату смерти… «Ой, совсем молоденькая», — вздохнет кто-то. «О, и какая красивая», — добавит кто-то еще.

В луче остается Борковская.

Красивая… Это было так важно… Всегда… Я не ем после шести. И в течении дня так… чуть-чуть… Не поедаю мучное, крупы. Не пью пиво. Избегаю сладкого… Я так люблю пирожное заварное! Просто до безумия. Когда мне было лет 13, я съела целый килограмм, а потом меня тошнило, думала все, теперь-то уж наелась его до конца жизни. Нет! На следующий день долго стояла в кулинарии и смотрела на него, такое аппетитное… И подошел мужчина. Ему было лет 50… «Девочка, хочешь пироженку?», — неожиданно протянул незнакомец. «Хочу», — сказала девочка. И дяденька купил ребенку две пироженки. Правда, заботливо привел ее к себе домой, потому что сладости надо есть с чаем. А потом он ее не выпустил из дома, решил поразвлечься немного… Она не рассказала об этом маленьком происшествии родителям, соврав, что засиделась у подружки. А дальше пошло поехало: мальчики, юноши мужчины… Она взрослела, а противоположный пол перестал для нее существовать, как сильная половина человечества. Она стала жить для себя. А побрякушки и шуба… все это подмена… Роскошью она заменила себе то, что когда-то у нее насильно отняли. А пирожное она ведь так и любит, но не ест, нет аппетита.

Вновь видны все четыре Татьяны.

Дуня. Вот если б у меня были б руки еще тогда, девочки! Если б были!
Баля. А ты все со своими руками.
Дуня. Так, а с чьими еще-то?
Баля. Всегда в чем-то проблема: в руках, ногах… А на самом деле все в голове!
Борковская. В смысле?
Баля. Все проблемы в нашей голове, а не в руках — ногах.
Дуня. В голове?
Баля. Конечно. Надо просто справляться… С тем что есть… со своими тараканами… травить их… тррррравить…

В луче Баль.

Трррррррр… Трррррррр… вот вам трусы ситцевые… Тррррррр… Тррррррр… вот вам халат фланелевый… А на руке наколочка, не бойся, ты, дюймовочка! Долгие, проклятые десять лет… И ты уже не дюймовочка, а уголовница, швея-мотористка…. И жизнь твоя: тррррррр… тррррррр… Лучше б я тогда сдохла! Не решилась ведь. А пистолет-то был в руке, не решилась… И милицию вызвала, и плакала, и плакала… А потом проклятья матери и взгляд отца. Взгляд такой, что сразу все понятно стало: я труп… для него меня больше нет… И я перестала жить, я просто существовала. Мелькали лица странных хамоватых баб с гнилыми зубами, которые, брызгая слюной, громко кричали: «Мы тя уважаем! Мочить всех ментов! Тебя никто не тронет!». Потом запах пота охранника, который, зажав мой рот, злобно кряхтел надо мной, шипя в мое ухо: «Только скажи кому-нибудь, сучка! В два раза больше отсидишь». А потом забвение… И все трррррр… тррррр… жизнь — швейная машинка. Что есть в моей жизни, кроме этого ужасного душераздирающего: тррррррр? Ничего… Одни строчки, стяжки, да обрезки цветной ткани, маленькие ненужные кусочки материи… трррррр…

Снова все четверо в свете.

Дуня. Знаете, девчонки, мы с вами четыре разные стихии!
Баля. В смысле?
Дуня. Ну, вот есть стихии: Земля, Вода, Воздух и Огонь.
Борковская. Карасева Вода!
Баля. Это точно. Даже не обсуждается, правда Карасик? Рыба ты наша!

• « ТОРЧ
• » Дневник неудачницы