С купель. Повсюду. На каждом шагу. И прежде всего на любом
предприятии. Столкновение старого с новым! Борьба с пережитками’ Десятки конфликтов!
Зелинский. Может быть, не спорю. Я лично ничего подобного не наблюдал. Впрочем, завод у нас маленький и не обязательно, чтобы у,,нас все было.
С к у п е н ь. Есть, Глобус, есть! Вот увидишь, я что-нибудь себе облюбую.
Зелинский. Погоди, погоди… Это ты здесь, что ли, хочешь найти тему? Здесь, в Дембновце?
С к у п е н ь. Затем я и приехал.
Зелинский. Гм… Что и говорить, для нас это честь, и я вся­чески… только…
Скупень. Я мог бы, конечно, податься в другое место, но узнал, что ты здесь Директором, и решил, что могу на тебя рассчитывать. По старой дружбе.
Зелинский. О чем речь? Располагай мной, как хочешь.
Скупень. Спасибо.
Зелинский. Только, видишь ли, здесь в самом деле ничего та­кого нет. Городок невзрачный, невзрачный заводик, обыкновенные люди делают обыкновенные гвозди… Боюсь — ничего интересного для художе­ственной литературы.
С к у п е н ь. Там видно будет. А пока что я хотел бы осмотреть завод, познакомиться с рабочими. Это удобно?
Зелинский. Вполне. Какие могут быть помехи! Когда захочешь!
Скупень. Я хотел бы поскорее. Надеюсь, дня за два, за три найду тему и набросаю план пьесы.
Зелинский. Остановишься, конечно, у нас.
Скупень. Зачем вас беспокоить?
Зелинский. Какое же тут беспокойство? У меня неплохой особ­нячок, пять комнат, нас только двое… К тому же в Дембновце даже гостиницы нет…
Скупень. Ну раз так…
Зелинский. Познакомишься с моей женой. Превосходная жен­щина. Не потому, что моя жена, поверь мне… Ах, как она обрадуется. Сейчас я ей позвоню…
Скупень. А на завод когда?
Зелинский. Лучше — завтра. Прямо с утра. А сегодня побол­таем всласть, дай мне на тебя порадоваться. Прости, только позвоню. (Поднимает трубку, набирает номер.) Дорота? Ага!.. Я сюрприз тебе приготовил… Нет, гость… Напротив, приятный, весьма симпатичный… Угадай!.. Да откуда же? С чего ты взяла? Не угадаешь, ни за что на свете! Знаешь, кто? Скупень!.. Нет, я говорю: Скупень, через эс — ску!.. Ой, какая ты!.. Да, Скупень!.. Как — кто? Мой друг, известный писатель, вспомнила?.. Да, зайдет. И вообще на время поселится у нас… Ничего нет дома? Что-нибудь да найдешь, постарайся… Да, сразу же после за­нятий. До свидания! (Кладет трубку.) Страшно обрадовалась. Удиви­тельная женщина, сам убедишься. А ты все еще в холостяках ходишь?
Скупень. Преимущественно.
Зелинский. Жаль, жаль! Жена, знаешь, дом — это, брат, вели­кое дело!
Скупень. Мне, во всяком случае, приятно, что ты счастлив.
Зелинский. Счастлив? Это ты, пожалуй, хватил. Скажем так: почти счастлив.
Скупень. Чего же тебе не хватает?
Зелинский. Пожил бы ты с мое в этом захолустье — не спраши­вал бы. Сколько может человек такое выдержать? А я, дружок, восемь лет здесь маюсь.
Скупень. За чем же дело стало? Сматывай удочки и езжай в Варшаву.
Зелинский. Легко сказать — езжай! Хочешь знать? Мы с Доро-той больше ни о чем не думаем. По ночам снится нам Варшава. Кафе, людские потоки, движение, шум. Жизнь, брат. А здесь что? Прозяба­ние. Никакого тебе движения! Чувствуешь, как постепенно превращаешь­ся в плесень.
Скупень. За чем же остановка? Квартира, что ли?
Зелинский. У Дороты в Варшаве — родня, друзья. На первых порах нашли бы где остановиться.
Скупень (смеется). С жилплощадью в Варшаве, как с варшав­ским трамваем. Сначала человек висит на подножке, цепляясь левой ру­кой и правой пяткой, затем как-нибудь протискивается в серединку, а там, глядишь, нашел-таки себе место. Если, конечно, перед тем его не высадили.
Зелинский. Тут даже не в жилплощади дело. Дают другим, дали бы и мне. Да я и не требовательный, не обязательно сразу же на Пло­щадь Конституции, важно, чтоб в Варшаве. Эх, Скупень, и ожил бы я там. О Дороте и говорить нечего, бедняжка на глазах тает.
С к у п е н ь. Что же тебя удерживает, не пойму все-таки. Без работы боишься остаться?
Зелинский. Об этом я меньше всего беспокоюсь. Работу найду, да еще какую! Без особой ответственности, без вечных препирательств с завкомом и парткомом. Как мне все это опротивело, если бы ты знал! Ох, вырваться бы мне отсюда! Увы, об этом даже думать нечего. С к у п е н ь. Почему? Зелинский. Не пустят. С к у п е н ь. Как так?
3 е л и н с к ий. Вот так. Не пустят, и все. Пойми ты, ведь это я, я и никто иной, поднял все это (показывает вокруг себя) из руин в сорок шестом, я восстановил, реконструировал, пустил в ход. Годами по два­дцать часов в сутки мотался здесь, и хоть бы кто помог мне! И после этого, ты думаешь, меня отпустят? (Махнул рукой.) Где они еще та­кого дурака найдут!
С к у п е н ь. Нет положения, из которого нельзя было бы найти выхода.
Зелинский. Скажи еще: «Вера двигает горами». А если моя «гора» — министерство — не хочет меня передвинуть, тогда что? С к у п е н ь. Постой-ка. Ты помнишь Гуркевича? Зелинский. Какого Гуркевича?
С к у п е н ь. Был у нас такой — Геня Гуркевич, на одной парте с Пинтулой сидел. Его из седьмого класса вытурили.
Зелинский. Подожди… Такой тощий, черный, в очках? С к у п е н ь. Он самый.
Зелинский. Припоминаю. Скоморович, кажется, вечно к нему
цеплялся. И с директором была у него какая-то стычка на уроке истории.
С к у п е н ь. Спросил он у директора, когда же, собственно говоря,
Польша существовала «от моря и до моря». Директор не нашелся что
ответить и разъярился.
Зелинский. За что, собственно, его исключили? С к у п е н ь. За коммунизм. Состоял в Союзе социалистической молодежи.
Зелинский. Ага!
С к у п е н ь. Недавно я встретился с ним. Уже несколько месяцев как заведует отделом в твоем министерстве. Хочешь, поговорю с ним? Это не будет с его стороны протекцией, учтет же он объективный момент, да и старый школьный товарищ тоже что-нибудь да значит.
Зелинский. Я был бы тебе страшно обязан, боюсь только обре­менять тебя.
С к у п е н ь. Ерунда! Я тебя больше обременяю просьбой показать завод. Ведь в этом деле я, как говорится, темная масса. Не отличаю до­лота от молота.
Зелинский. Ну, это мелочи! Я с удовольствием сам показал бы тебе, если бы… Погоди. (Заглядывает в календарь.) Завтра двадцать де­вятое. Ну да!.. В восемь — райком, в полдевятого — завком, в десять — производственное совещание… Ни минуты за целый день. И так всегда, поверишь?!
С к у п е н ь. Как же нам быть?
Зелинский. Пустяки, выход найдем. (Звонит.) Можно, в конце концов, связать тебя с кем-нибудь из мастеров или старых рабочих.
Входит Эля.
Разреши представить тебе: это мой отдел планирования. Панна Эля скажет наизусть — хочешь подряд, хочешь на выбор — весь мой распоря-
док, все собрания, совещания, заседания, все сроки и даты, на две не­дели вперед. И не дает никакой поблажки. Не человек — пила.
С к у п е н ь. На мой взгляд — эта пила довольно мила.
Зелинский (Эле). А вы, панна Эля, знаете, кто этот гражданин?
Эля. Нет, гражданин так и не назвал себя.
Зелинский. Так знайте же, панна Эля, что перед вами никто иной, как сам Скупень, Юлиан Скупень — гордость нашей литературы. Вы, надеюсь, слышали о нем?
Эля. Это вы? В самом деле?
Скупень. Не похож?
Эля. Не знаю, никогда еще не видала настоящего писателя.
Скупень. Настоящего от ненастоящего трудно бывает отличить. Даже критикам это редко удается.
Зелинский. Пан Скупень, панна Эля, хотел бы ознакомиться с нашим заводом. Кто, по-вашему, мог бы ввести его в курс дела?
Эля. Минутку, пан директор. (Скупеню.) Вас что больше интере­сует: производственный процесс или трудовая атмосфера? Машины или люди? И сколько времени вы рассчитываете посвятить изучению: год, месяц, неделю?
Зелинский. Что я тебе говорил? Ходячая точность. Женщина-хронометр.
Скупень. Меня все интересует, милая панна, все решительно. Но больше чем двумя-тремя днями я не располагаю.
Эля. Понимаю. (Зелинскому.) Чижик, пан директор.
Зелинский. Что?!
Эля. Чижик — лучше всего.
Зелинский. Чижик? Этот лодырь? Ну и скажете же вы. Я по­лагал, что по крайней мере Вечорек.

• « Дверь в потолке
• » Диалоги в болоте