Эля. Вечорек, пан директор, уезжает на курсы.
Зелинский. Да-да. Ну, Тихобродский.
Эля. Он хорошо знает инструментальный цех, но за его пределами…
Зелинский. Пожалуй, вы правы.
Эля. Чижик культурнее и ориентируется в целом.
Зелинский. Вот кого терпеть не могу. Безответственный тип. И вообще — нахал. Но если вы так считаете, пускай будет Чижик. Бла­годарю, панна Эля.
Эля. Пан директор…
Зелинский. Что еще?
Зля. Напоминаю, что ждет Петрика.
Зелинский. Я занят. Пусть завтра зайдет.
Эля. Он назначен на сегодня, пан директор. Три часа как ждет.
Зелинский. Вы же видите, у меня гость.
Скупень. На меня не обращай внимания, особенно если важ­ное дело.
Зелинский. Ну да — важное! Старик вечно со своими фанта­зиями. Уверен, что и на этот раз ничего серьезного. До утра, во всяком случае, подождать он может?!
Скупень. Рационализатор?
Эля. Да.
Зелинский. Маньяк, типичный маньяк. Дело свое, правда, он знает. Но этот его бзик на почве изобретательства…
Скупень. Сделай мне одолжение, прими его.
Зелинский. Тебе-то что?
Скупень. И разреши мне присутствовать.
Зелинский. Ага! Понимаю. Хочешь его — в пьесу?
С к у п е н ь. Отчего же? Вполне уместно основать конфликт на чем-нибудь в этом духе. Рационализатор! Сопротивление! Борьба старого с новым!
Зелинский. Он не такой уж новый, этот Петрика. Давно за шестьдесят перевалило. Но раз тебя так заело!.. Попросите его, панна Эля.
Эля уходит.
Предупреждаю, только время потеряешь. Для тебя •— это экзотика, по­нятно— рационализатор и всякое такое, а тут речь пойдет о довольно скучных технических деталях.
С к у п е н ь. Выдержу.
Стук в дверь.
3 е л и н с к и и. Войдите.
Входит Петрика.
Здравствуйте, пан Петрика, садитесь. Как живете?
Петрика. Живем, гражданин директор, а?
Зелинский. Простите, что заставил вас дожидаться. Все дела, знаете, дела. На части разрываешься.
Петрика. Я ничего, гражданин директор, не спешу.
Зелинский. А я вот все спешу. И когда доживу до ваших лет, разве будет у меня такой бравый вид?!
Петрика. Да, хлеб у вас нелегкий, гражданин директор.
Зелинский. Ох, нелегкий, нелегкий… А что делать… С чем пожа­ловали, пан Петрика?
Петрика. Да все с тем же, гражданин директор, с зубчатой пе­редачей. Месяц прошел, как мы с вами говорили, а?
Зелинский. Да-да, говорили, как же, помню. Повторите, пожа-луйства, еще раз. Не для меня, я-то помню, а вот для этого гражданина из Варшавы. Он интересуется вашим предложением.
Петрика (Скупеню). Простое дело, гражданин начальник… Ма­шины у нас старые, и по правде говоря, давно бы их — на слом, а? Рабо­таем на них, пока других нет. Но каждый раз не та, так другая выходит из строя.
С к у п е н ь. Понимаю. Оборудование изношено, и в связи с этим случаются аварии?
Петрика. Пока, знаете, отремонтируешь, день ушел, два. А куда эти дни — кошке под хвост.
С к у п е н ь. Это называется простой, понимаю.
Петрика. Приходится потом гнать в хвост и в гриву, чтобы на­верстать…
С к у п е н ь. Точнее говоря, нарушается ритм производственного по­тока. Так?
Петрика. М-да. Гражданин начальник по-своему, я по-своему, а суть едина. Я и говорю: надо за это дело взяться. И как следует — по-рабочему. Старые зубчатки выкинуть и понаделать других, а каких — я про то гражданину директору докладывал. Сразу же увеличим число ударов, а тогда, в случае чего, живо нагоним, план выполним, а то и перевыполним. Немного заботы, оно, знаете, всегда окупится. Да что я все говорю — гражданин начальник лучше моего понимает, а?
С к у п е н ь. Да-да, конечно!
Петрика. Слышите, гражданин директор? Гражданин начальник согласен.
10
Зелинский. Слов нет, Петрика, предложение ваше интересно, но хорошо бы его подкрепить расчетами, чертежами.
Петрика. Так оно же подкреплено, гражданин директор, и рас­четами и чертежами.
Зелинский. Где же они?
Петрика. Да у вас же, гражданин директор. Я с неделю как занес вам, гражданин директор, и чертежи и расчеты, а?
Зелинский. Да-да, припоминаю. Как же, просматривал, очень любопытно. Вы, кажется, проектируете увеличение продукции процентов на десять?
Петрика (Скупеню). Я так прикидываю, гражданин начальник, чтоб вместо шестидесяти ударов в минуту давать семьдесят, семьде­сят два.
С к у п е н ь. Сейчас подсчитаем… Семьдесят, семьдесят два вместо шестидесяти это составит… составит восемнадцать-двадцать процентов прироста! (Присвистнул.)
Зелинский. Есть, пан Петрика! Перешлем ваш проект в центр. в комиссию по изобретательству. Пусть его изучат, утвердят, а там, гля­дишь, вы и премию получите.
Петрика. Премия — премией, она, конечно, не повредит.
Зелинский. И что же?
Петрика (Скупеню). Вы, часом, гражданин начальник, не из той комиссии?
С к у п е н ь. Нет-нет.
Петрика. Ну, так я скажу. Кабы эта комиссия вместо господа бога нашу вселенную утверждала, мы бы еще и потопа не дождались. Простой винтик утвердить — им года два надо, а?
Зелинский. Что и говорить, без волокиты не обходится. А что делать?
Петрика. Что делать? Махнуть рукой на комиссию и самим де­лать, а?
Зелинский. На собственный риск, без утверждения? Вы отдаете себе отчет, Петрика, что сейчас не такие времена…
Быстро входит Дорота, за ней озабоченная Эля.
Дорота (через плечо). Знаю, знаю… (Зелинскому.) Я предупреж­дена этой панной, что идет заседание и мешать нельзя. Беру ответ­ственность на себя.
Зелинский. М-да… Собственно, в принципе… Простите, панна Эля, все в порядке.
Эля. Пожалуйста, пан директор. (Уходит.)
Зелинский (Скупеню). Моя супруга… (Дороге.) Позволь пред­ставить тебе пана Юлиана Скупеня.
Петрика (поднимаясь). Я помешал?
Зелинский. Простите, Петрика, вы могли бы минутку обождать? А то завтра? А?
Петрика. Лучше бы сегодня, гражданин директор, — выходной у меня. А подождать могу, куда мне спешить? (Уходит.)
Дорота. Простите великодушно. Я понимаю, так не поступают. Но если бы вы знали, как мне не терпелось познакомиться с вами! Кстати, у меня оказались кое1какие дела в городе, дай, думаю, забегу сюда, была не была!
Зелинский. А он еще беспокоился, что стеснит нас. Я ему сразу объявил, что ты будешь счастлива.
Дорота (Скупеню). Вы, вероятно, даже не представляете себе, что значит для нас ваш приезд! Ах! Какой-нибудь инспектор из Радо-ма — у нас уже целое событие. А то вы, из Варшавы, знаменитый писа­тель. Да-да! Ваша книга… «Рассвет над целиной» занимает в нашей библиотеке почетное место. Я, по правде, еще не читала, но муж — в со­вершенном восторге. Надеюсь, вы погостите у нас?
С к у п е н ь. Дня два-три…
Дорота. Только всего? Какая жалость! А потом обратно в Вар­шаву? Вот счастливец. Мужу иной раз еще удается вырваться туда в командировку, а мне, сами понимаете… Три-четыре раза в год — и все… Довольно дорогое удовольствие. Ну, рассказывайте, рассказывайте, как • там сейчас? Какие появились новые дома, кафе, рестораны? Куда сейчас принято ходить?
Зелинский. Дорота страшно интересуется ходом восстановления Варшавы.
Дорота. Обожаю этот город и умираю от зависти при мысли, что есть счастливцы, которые могут ежедневно посещать магазины на Мар-шалковской, — ах, какую шляпу я там видела в последний раз! — и пить кофе «Под Василиском». Вот там — да, там чувствуешь, что прини­маешь активное участие в строительстве социализма, — а тут что?
С к у п е. н ь. Кстати, Глобус жаловался…
Дорота. Глобус?
С к у п е н ь. Ох, извините…
Зелинский. Ты не знаешь, это еще со школьной скамьи. Меня так прозвали в четвертом классе, когда я сломал школьный глобус, доказывая товарищам, что южный магнетический полюс находится на севере, а северный на юге. Тогда я еще понимал, что к чему.
Скупень. А сейчас?
Зелинский. Ах, помолчи! Я тогда вообще собирался стать вели­ким путешественником, открывать неизвестные острова, беспрерывно переноситься с одного конца земли на другой. А сейчас не могу пере­нестись из Дембновца в Варшаву.
До «рот а. Сам в этом виноват.
Зелинский. Знаю, сто раз слышал! (Скупеню.) Если мы когда-нибудь разведемся, то только из-за этого.

• « Дверь в потолке
• » Диалоги в болоте