Серега: — Хочешь, я сниму с тебя усталость?
Люба: — Как это?
Серега: — Ну, сначала руками. Потом… Любонька, а можно душ организовать?
Люба: — Какой душ? Не положено.
Серега: — Да что ты опять «положено – не положено»! Ты что, в передовики МПС метишь?
Люба: — Да никуда я уже не мечу. Не надо мне уже ничего такого давным-давно.
Серега: — А что тебе надо? Ты ведь вполне еще очень даже ничего женщина – снять только с тебя этот дурацкий форменный прикид, этот галстук. (Берется за галстук у узелка, пропускает его через пальцы, ведет рукой по груди. Люба, чуть медленнее, чем полагается «честной» женщине, и очень мягко снимает его руку со своей груди.)
Люба: — Белья сколько брать будешь, будете? Два комплекта или… один?
Серега: — Так один-то комплект на двоих брать наверняка «не положено»?
Люба: — Не положено.
Серега: — А я заплачу за два, а возьму один. А второй мы здесь, у тебя, для нас с тобой оставим. А?
Люба: — Как-то быстро ты за мной ухаживаешь…
Серега: — Мы же договорились – рывком. Да и нет времени у нас. На ухаживание. Мы ведь не до конца едем.
Люба: — Я знаю, посмотрела в билетах. Вам уже завтра выходить.
Серега: — И может быть, мы уже никогда в жизни с тобой не увидимся.
Люба: — Тем более. Надо ли что-то начинать?
Серега: — Надо. И начать, и кончить все дело в одну эту ночь. За одну всего лишь ночь успеть прожить всю жизнь, какая могла бы быть у мужчины и женщины.
Люба: — Красиво говоришь. Ты мне, вообще-то, сразу понравился. Как тебя на перроне увидела, так что-то внутри зазвенело. Как струна какая-то.
Серега: — Вот и надо на ней песню сыграть, нашу с тобой песню. Ты не беспокойся, у меня презервативы есть.
Люба: — Ну как же так можно?!
Серега: — Что?
Люба: — Так хорошо про песню сказал – и сразу про презервативы.
Серега: — Хорошо, Любонька. Готов рискнуть без них.
Люба: — Нет-нет, с ними! Я не заболеть от тебя боюсь, как бы не забеременеть. Я ведь еще вполне женщина.
(На весь коридор разносится: «Серега! Мы начинаем!»)
Серега: — Пойду. Так, сделаешь душ, Любушка-голубушка?
Люба: — Сделаем. Стой, белье-то возьми.
Серега: — Ага. Вот деньги. Не надо, не надо сдачи.
(Уже отошел, вернулся)
Серега: — Дай я тебя поцелую. (Целуются) Вот. Этот поцелуй – как печать на нашем с тобой договоре о сегодняшней нашей встрече.
Люба: — Раньше двенадцати не приходи. Пусть все уснут в вагоне. И Тюмень как раз проедем. После нее до утра никаких остановок.
***
Картина 5. Серега возвращается в купе. Там все в сборе и все готово к празднику: водка на столе (очень много), раскрытые жестянки с килькой, черный хлеб, колбасный сыр. Моисей суетится. Достал копченой колбасы, не знает, всю ее на стол выложить или кусочек отрезать.
Паша: — Что ты мечешься со своей колбасой! Спрячь ее обратно, я угощаю.
Моисей: — Ну, не хотите, как хотите.
Серега: — Бля! (Берет жестянку, читает) «Килька обжаренная в томатном соусе. Черноморская неразделённая». Тьфу, черт! «Неразделанная». Мировой закусон! Я как выпивать начал, так сразу и на всю жизнь кильку эту полюбил.
Воробей: — А я ее после метеостанции видеть не могу. Завхоз на Большой земле ворюга был, каких свет не видел. Всю мясную тушенку нефтяникам продал, а нам на всю зимовку одной этой дряни прислал. Целый вертолет. Жаль, посадили его к моему отпуску.
Паша: — Почему жаль?
Воробей: — Да морду я ему не успел набить.
Моисей: — Вы такой… небольшой, а, по-видимому, дерзкий.
Серега: — Да он не один бы ему морду пошел бить, друзей бы позвал с собой.
Воробей: — Ага. Тем более желающих много было. У Верки аллергия на эту кильку сраную началась. Это начальница у нас была на станции — Верка. Ребенка не доносила – выкинула. Они с мужем зимовали.
Серега: — А чего сидим, кого ждем? Банкуй, приятель. Как тебя зовут-то? И вообще, давайте наконец познакомимся. (Протягивает руку Паше. «Павел» — «С днем рождения тебя, Павлик». «Моисей Соломонович» – О-о-о как! А раньше как звали?» — «Раньше… Михаилом Семеновичем».)
Серега: — Очень приятно. Меня зовут Сергеем, а это – Александр Воробьев. По причине своих небогатырских размеров давно перестал обижаться на прозвище и привычно откликается на Воробья. Впрочем, он может и не позволить себя так называть.
Воробей: — Да ладно. Зовите. Ну, давайте за знакомство, что ли.
Моисей (недопив до конца свой стакан, на что Паша мычит набитым за щекой ртом, нехорошо, мол, не уважаешь компанию): — Куда, если не секрет, путь держите, Александр и Сергей?
Воробей, разливая по второй, сразу по полстакана: — Не секрет. Давайте за Пашу выпьем, сами-то куда едете?
Моисей: — Я…
Паша: — Ты не болтай, когда стаканы подняты, а то начнешь сейчас все свои проповеди выговаривать.
(Выпивают. Сладко хмелеют, всем, кроме Моисея, хорошо молчится.)
Серега: — Соломоныч, тебе, вижу, поговорить хочется. Так ты не стесняйся, говори.
Моисей: — Да, знаете ли, восемнадцать лет преподавательского стажа наложили свой отпечаток, имею такую привычку – говорить много. А тут целые сутки молчать пришлось.
Воробей: — А Паша-то вроде давно едет? Носки вон свои успел в хлам испачкать.
Моисей: — Да какой с ним разговор! Он поначалу мычал больше, потом и вовсе заснул.
Паша: — Носки? А чем тебе мои носки не нравятся? (Смотрит на голые ноги) А где они? Носки-то мои?
Серега: — Ветром их унесло, когда мы окно открыли.
Паша: — Жалко. Других-то у меня нету. Придется купить. А то как я к другу без носков-то заявлюсь? Без носков-то меня к нему на порог не пустят, начальник он теперь большой стал.
Воробей: — А меня однажды муж у любовницы застукал. Одеться мы успели, она открывать пошла, а я один носок нашел, а второй куда-то запропастился. Ну, он, может, и заподозрил что, а улик-то нету. Я к ним иногда в гости заходил, типа общий знакомый. Тут тоже чего-то быстро наврал, зачем я здесь в его отсутствие. Он мне: «Садись, чего стоишь-то, чаю попьем». А я не могу сесть, брючина-то задерется, и увидит он, что я в одном носке. Бочком-бочком – и вышел.
Паша: — И че? Нашелся носок-то?
Воробей: — По всей видимости, да. Потому что в гости они меня как-то перестали приглашать.
Серега: — Есть замечательный тост – за любовь! Наливай, Паша.
Воробей: — А что, может, покурим здесь?
(Закуривает)
Моисей: — Зря вы, Саша, курите в купе. Нам же спать здесь.
Воробей: — Продует. Да и сон крепкий будет, если все это выпьем.
Паша: — «Выпьем»! Что тут пить-то? По бутылке на брата не выходит.
Моисей: — Давайте поговорим, куда вы торопитесь?
Паша: — Вам бы все разговоры разговаривать. Какой в них толк?
Серега: — Давайте поговорим. Только вы, поди, занудствовать станете? Ну, за легкую дорогу!
Паша захмелел, вытянулся на полке, закурил:
Ну давай, Моисей, разговаривай.
Моисей: — Ну, так… А о чем же?
Воробей: — Биографию товарища будем заслушивать? Или сразу перейдем к делу? Чем вы занимаетесь по жизни, товарищ Моисей?
Моисей: — Я – кандидат геолого-минералогических наук, ученый.
Паша: — О! Вам бы только не работать.
Воробей: — В поля ходите?
Моисей: — Последние годы нет.
Воробей: — Так это скучно, наверное?
Моисей: — Нет, что вы! Наоборот! Это необыкновенно интересно. Дело в том, что я занимаюсь не земными минералами, а космическими.
Паша: — В метеоритном мусоре копаетесь, коллега?
Моисей: — Да, Павел, как же я забыл, вы ведь говорили, что нефть искали, золото, вы ведь тоже геолог?
Паша: — Да какой я геолог. Так. Бригадир разнорабочих – верхняя точка моей профессиональной карьеры. Да и это давно уже было.
Воробей: — А сейчас чем живешь?
Паша: — Да чем придется. Машины перегонял в последнее время. С завода по буровым да коммерсантам разным. Хотел себе грузовичок какой-нибудь взять. Чтоб извозом заняться, ни от кого не зависеть. Деньги копил.
Серега: — Не накопил?
Паша: — Маленько оставалось. Да вот сорвало меня в штопор, все и спустил. На последние к другу еду. Узнает он меня, с детства ведь не виделись? Как думаете? А больше мне все равно податься некуда, родители померли, а я у них один был. С женой все прахом ушло. Приду к другу, а он мне от ворот поворот. Тогда уж я не знаю, куда податься.

• « МАРГАРИТА
• » Аэродром подскока