-
Рекомендуем - "ЧЕРНЫЙ ПРУД" или "Про здоровых и больных." или
Воробей: — Акушер, который мои роды принимал, еврей был. А роды у меня тяжелые были. Намучилась, чуть не умерла. Никто и не верил, что все обойдется. Мне ведь все говорили, что не надо рожать, аборт, говорили, сделай, пока не поздно. Но врач за мной хорошая наблюдала, тоже еврейка. Она-то и сказала: никого не слушай, рожай. Только благодаря ей ребеночек жив остался.
Паша: — Ну и что? А я-то здесь при чем?
Воробей: — Дурачок. Ребеночек-то тот ты был. Вот и получается, что живешь ты только потому, что на свет божий они тебя приняли, евреи.
Паша: — Вишь ты, как оно получается…
Воробей: — И чтобы я не слышала впредь от тебя ни одного худого слова про них! Понял меня?
Паша: — Понял, мама, понял.
Воробей: — Ну а теперь — спи.
(Несколько минут тишины, только колеса слышно стучат.)
Моисей: — Успокоился Паша, уснул.
Воробей: — Теперь уж долго не проснется.
Моисей: — Почему вы знаете?
Воробей: — Ну так его ж мама молчанием изводила. А теперь он с ней поговорил, упокоился. Отлить схожу, может, усну еще.
(Воробей уходит в туалет, Моисей возвращается на свое место, на нижнюю полку, роняет еще сто-то со столика – купе понемногу превращается в свинарник.)
Картина 10. Воробей возвращается в купе. Моисей сидит в глубокой задумчивости, практически в прострации. Воробей его не трогает, тихонько садится рядом. Так продолжается какое-то время, молчание тяготит Воробья. Он наклоняется над столом, смотрит, что там.
Воробей: — Умора, а! Всю закуску напрочь опрокинули, а водка стоит! Моисей, это что, Серега, что ли, водки в стаканы налил?
Моисей: — Что? Да. Он уже ушел, потом вернулся, налил водки и ушел. Где все-таки он? Может, его поискать, не случилось ли что с ним?
Воробей: — Что с ним может теперь, ночью, случиться? Только хорошее. Выпьем?
Моисей: — Нет, я не буду.
Воробей: — Не часто мне в жизни встречались люди, которые отказывались от водки, когда она есть
Моисей: — А у меня тоже сегодня необыкновенный день случился. Вы знаете, я как-то все больше с семьей, с коллегами. Работа-дом, дом-работа. И мне это не скучно, нет. Там все мои интересы и вся моя жизнь. Я думал, что и в дороге потрачу время с пользой. Почитаю, мысли, аргументы свои запишу. А вы меня вот словно вырвали из привычного и уютного моего кокона. Сначала Паша, потом вы с Сережей. И я ничуть об этом не жалею. Вы мне как будто жизнь показали с другой стороны, откуда я ее не знал.
Воробей: — С изнанки.
Моисей: — Ну почему с изнанки? Нет, такой, какая она есть. Я как-то сжился со своей работой, со своими радостями и болью. Даже, может, думать забыл о других людях. А это нехорошо, неправильно.
Воробей: — Да что вам другие люди? Какое до них вообще должно быть дело вам или мне? Уроды они в основной массе и не заслуживают того, чтобы обращать на них внимания.
Моисей: — Зря вы так, Саша. Вы же хороший человек и добрый, как мне кажется. Зачем вы так про людей?
Воробей: — Ну ладно. Не буду больше вслух так говорить. Только про себя. Выпьем?
Моисей: — Ну разве что пива немного. Хоть и боюсь я его.
Воробей: — Чего его бояться?
Моисей: — У меня мочевой пузырь слабый.
Воробей: — Так пей водку, с нее не обоссышься. Ладно, Моисей, извини. С тобой действительно надо осторожно выражаться, обижаешься на обыкновенные-то слова. Извини. Извиняешь?
Моисей (со вздохом): — Извиняю.
Воробей: — Давай выпьем в знак того, что ты не врешь мне сейчас, когда говоришь, что извинил меня.
Моисей (со вздохом): — Давай… Саша. У меня, наверное, нет права, и я боюсь вас обидеть этим вопросом. Но мы ведь, в конце концов, сегодня встретились, завтра попрощаемся, чтобы больше никогда не увидеться…
Воробей: — Кандидат, заканчивай с вводной частью, спрашивай уже.
Моисей: — Дело в том, что когда вы спали, мы долго и искренне общались с вашим товарищем, с Сергеем. И он мне рассказал о вас нечто удивительное, можно даже сказать, интимное.
Воробей: — Про стихи мои, что ли? Читать не буду, я еще столько не выпил, чтобы стихи свои читать.
Моисей: — Вы еще и стихи пишете?
Воробей: — Что значит «еще»? А чего он вам про меня рассказал?
Моисей (мнется, долго собирается): — Про полеты…
Воробей: — Полеты… Полеты, полеты. Полеты во сне и наяву. Вы про какие интересуетесь?
Моисей: — Про полеты… в космос.
Воробей: — Вообще-то, я зарекся о них рассказывать
Моисей: — Почему?
Воробей: — Потому что однажды я рассказал о них самому близкому человеку. Она испугалась. За себя, понятное дело, испугалась, но всем объяснила, что испугалась она за меня, — и сдала меня в психушку. Меня полечили по полной программе: и укольчиками, после которых немеешь на несколько часов, и электрошоком. Поправили мое психическое здоровье, и я перестал летать. Почти. Так только, иногда, и не дальше Солнца.
Моисей: — А как вы определяете, что это именно Солнце?
Воробей: — Ну как? Просто! Они же все с нами разговаривают, когда мы подходим к ним близко. Хотя в психушке мне настойчиво объясняли, что это не космос со мной разговаривает, а я с ним, и я же, от его имени, с самим собой. Там как-то боятся говорить человеку в глаза прямо, что он шизофреник. И чтобы доказать вам, Моисей, что я не шизофреник, я не буду вам рассказывать про то, о чем я говорил с Солнцем.
Моисей: — Прошу вас, расскажите! Ну хотя бы главное: что ждет Землю в ближайшем будущем, об этом же вы наверняка говорили с… с ним.
Воробей: — С Солнцем, вы хотели сказать, но не смогли. Потому что это действительно звучит дико. А что может быть с Землей?
Моисей: — По некоторым данным, в 2030 году нашу планету ожидают глобальные катастрофические катаклизмы. Так что человечество может просто исчезнуть.
Воробей: — А почему это вас беспокоит?
Моисей: — Как же это может не беспокоить? Ведь вместо жизни будет смерть!
Воробей: — Смерть? А что такое смерть?
Моисей: — Ну… это…
Воробей: — Если у вас нет готового ответа, не нужно сочинять его на ходу. Зря вы не пьете водку. Пили бы, тогда бы я вам много чего рассказал.
Моисей: — А почему тот факт, что я не пью водку, мешает вам рассказать мне то, что вы знаете, в чем вы уверены, что оно есть?
Воробей: — Потому что утром, когда вы мне напомните вчерашний разговор, а я не захочу его продолжать, у меня не будет возможности сказать вам «Как же вы вчера напились, что вам такое в голову пришло!» Спокойной ночи, Моисей. Я пошел спать.
Воробей уже забрался к себе, завернулся в простыню, когда произнес:
— А смерти не надо бояться. Чем быстрее человек перестанет бояться собственной смерти, тем больше времени останется у него на жизнь.
(АНТРАКТ)
Действие II.
Картина 11. Утро. Поезд стоит в степи. Уже стрекочут кузнечики, жаворонки заливаются, солнышко все жарче. Люба и Серега стоят в тамбуре.
Серега: — Смотри, река какая-то! Пошли искупаемся.
Люба: — Отправление в любой момент дать могут, не успеем обратно-то добежать.
Серега: — А я Воробья разбужу, пусть покараулит, стоп-кран дернет, в случае чего.
Люба: — Остановка поезда без причины – это у нас чрезвычайное происшествие.
Серега: — И как тебя за него накажут?
Люба: — Погонят из бригады. И ездить мне до самой пенсии куда-нибудь в Бобровку на вонючем пригородном поезде.
Серега: — А у вас в Москву ездить – это престижно считается?
Люба: — Конечно. Чтобы попасть в нашу бригаду, молодые девчонки на что только не идут.
Серега: — А ты… тоже на «что-то» шла, чтобы попасть?
Люба: — Я – нет. Я же давно здесь, с советских еще времен. Мне теперь главное – нарушений заметных не делать.
Серега: — Наша с тобой сегодняшняя ночь – заметное нарушение?
Люба: — Очень.
Серега: — Странно как-то получается в жизни. Такая хорошая ночь, хорошая ведь?
Люба: — Хорошая…
Серега: — Такая хорошая ночь была у двух людей, и вдруг одного из них могут за нее очень больно наказать.
Люба: — А ты еще пришел так поздно.
Серега: — Это я из-за Моисея опоздал. Как-то неудобно его было оборвать. Он что-то так разоткровенничался со мной.