Люба: — Это бывает в поезде. Люди ведь знают, что больше никогда не увидят друг друга, и рассказывают незнакомому человеку такое, в чем даже себе не признаются. (Пауза) И рассказывают, и делают.
Серега: — Обидишься на меня? Спросить хочу…
Люба: — Спрашивай, не обижусь.
Серега: — А вот такое, как у тебя сегодня со мной случилось, у тебя… часто бывает?
Люба: — Нет, не часто. А очень и очень даже редко.
Серега: — А почему так сильно повезло мне? Ты, вообще, замужем?
Люба: — Да, замужем. И мужу своему почти не изменяю, хотя иногда и следовало бы.
Серега: — Что, супруг тебе неверен?
Люба: — Это вряд ли, что неверен. Он смолоду у меня темпераментом не отличался. А к сорока годам и вовсе только рыбалкой и интересуется. Не поверишь, я ему и не изменяла никогда. В последние вот только годы, когда вдруг поняла, что все, жизнь-то моя женская заканчивается. Дальше из бабьей радости будут только внуки. Как дошло это до меня, так полночи проплакала.
Серега: — А к утру у твоего благоверного пробились первые рожки?
Люба: — Не в тот же день, но вскорости. Я как будто в первый раз за всю свою жизнь поняла, сколько в этом радости может быть. Хотя бы вот так, на одну только ночь, если не выпало любви на всю жизнь. Но и это редко бывает. В вагоне-то в основном все наши едут, новореченские — что в Москву, что назад. Кому недалеко, те купе не берут. Город у нас небольшой. Не хочется, чтобы муж как-нибудь узнал о чем.
Серега: — А тут я: и сел на полдороге, и выхожу задолго до вашего Реченска Нового. И все можно сделать шито-крыто.
Люба: — Да. Да! А ты будто осуждаешь меня? У тебя у самого-то жена есть?
Серега: — А как же, все как полагается. Вторая уже. И вместо того чтобы и от нее уйти, я почаще выбираюсь из дома. Почаще и подольше.
Люба: — Так ты, поди, и работу свою приличную поменял на черт-те что, чтобы дома не бывать? А то наплел тут: «художник», себя он ищет, «предначертание свое главное на Земле».
Серега: — Не передразнивай. Ну наврал я тебе, может, немножко вначале, напустил пыли. Для порядку.
Люба: — Ну да, женщины это любят. Особенно молодые. Вот ты по привычке и действовал. Хочешь притчу расскажу?
Серега: — По какому поводу?
Люба: — По поводу женщин, у тебя ведь их много бывает?
Серега: — Много? Не знаю, но чувствую, что их могло бы быть больше. Или меньше?
Люба: — Ну так слушай. Дай мне сигаретку, что ли.
Серега: — У меня крепкие.
Люба: — Ничего, дольше после нее курить не буду. Была одна святая, давно, еще когда на христиан гонения были. Очень красивая была женщина.
Серега: — Очень красивая – и святая?
Люба: — А что, так не бывает?
Серега: — Ну, раньше, может, и бывало, а сейчас – я вот не встречал.
Люба: — Тебе, конечно, виднее. Ну ты будешь слушать? И однажды они бежали от своих преследователей на лодке по широкой реке. Второй, с кем они бежали, был мужчина.
Серега: — Очень интересный сюжет…
Люба: — Не перебивай. Ну вот, крепился этот мужчина, крепился и все-таки не выдержал, заговорил со святой этой о любви, о своем желании обладать ею. Она – святая – попыталась усовестить его тем, что где-то его жена ждет, люби, мол, ее, законную свою супругу.
Серега: — Как церковь велела, да? Ну-ну, и что мужик ей придумал сказать, когда она ему про жену напомнила?
Люба: — Да то же, что и все вы: жена – это одно, а ты – совершенно другое. И тогда святая протянула ему ковш и велела: зачерпни воды справа от лодки, выпей. Теперь зачерпни воды слева от лодки, выпей. И спросила после этого, почувствовал ли он какую-нибудь разницу? Воды в реке много, но вкус у нее один и тот же. Так и с женщинами: не ищи других, все мы одинаковые, люби свою жену.
Серега: — Хорошая притча. Есть в ней один только существенный недостаток: жена постоянно должна быть рядом. Чтобы как только захотел попить – сразу и зачерпнул. Хотя, как же, зачерпнешь: у нее то голова болит, то на работе устала. Но в целом сказочка твоя правильная. Я ведь тоже не сразу женам изменять начинал. Долго после свадьбы верность хранил. Года, наверное, по полтора. И в первом браке, и в следующем. А сейчас и вправду распустился. Женщин много стало. И нет уже никакого в них вкуса совсем. Ни в них, ни в жене. Не пойдешь купаться?
Люба: — Нет, какое уж теперь купание, если бы сразу, как только остановились. А теперь уж, наверное, поедем скоро.
Серега: — Вот так все у вас: «если бы да кабы, да теперь уж поздно». Запомни, Любонька: хорошее никогда не бывает поздно. Ну, рискнем?
Люба: — Нет.
Серега: — Ну тогда я один. (Убегает к реке через начинающийся июльский зной, треск кузнечиков и трели жаворонков.)
Люба: — Я посмотрю, чтобы ты не отстал.
Картина 12. В купе героев всхрапывает, иногда кричит что-то Паша, Воробей затих и забился как-то в угол, к стене так, что его не видно, будто и нет совсем. Просыпается Моисей. Он осторожно, украдкой от самого себя начинает ощупывать себя. Удрученный, встает, снимает с себя «домашнюю» одежду, поскольку переодеться не во что, надевает брюки, официальную рубашку. Снятую одежду он огорченно нюхает, сворачивает, кладет в пакет и прячет в чемодан. Быстро собирает постельное белье, разглядывает и трогает матрас, переворачивает его: «Ой, стыд-то какой! И зачем я это пиво тюменское пил?!» Берет казенное белье и идет к Любе. Не находит ее в купе проводников, выходит в тамбур. Люба разглядывает что-то в степи и вздрагивает на слова Моисея:
— Доброе утро, Люба…
Люба: — Ой! Напугали! Здравствуйте, Моисей Соломонович. Вам чего? А что это вы уже белье сдаете? Мы же только завтра утром будем на месте, сутки почти ехать еще.
Моисей: — Так стыдно, так неудобно мне. Нет, я не сдаю, то есть сдаю, то есть хочу поменять белье.
Люба: — Что-то случилось?
Моисей: — Случилось. Черт! Как же я, старый еврей, и не догадался! Надо было испачкать все это вонючими рыбными консервами, не сообразил. Теперь придется правду сказать.
Люба: — Да что случилось-то?
Моисей: — Случилось страшное. Сергей уговорил меня попить в Тюмени пива. А я пиво совсем не пью, у меня почки больные. Вот. А тут прямо на сон пиво почти целую банку выпил. И вот результат…
Люба: — Так вы…?
Моисей: — Да…
Люба: — Да не убивайтесь вы, в дороге всякое случается. Пойдемте, поменяем мы вам простыни, никто ни о чем и не догадается.
Моисей: — Спасибо вам, я заплачу.
Люба: — Конечно, заплатите, куда вы денетесь.
Моисей: — Только вы уж не смейтесь надо мной.
Люба: — Да я и не смеюсь. Тут плакать надо.
Моисей: — Вы правда никому не расскажете?
Люба: — Да кому это интересно-то, что у пассажира такой конфуз случился, господи!
***
Пока Люба достает белье, поезд незаметно трогается. Моисей отсчитывает деньги:
— Десять рублей, двадцать, тридцать, сорок. И вот еще десять – всего пятьдесят. Возьмите, Люба. А титан скоро поспеет?
Люба: — Сейчас включу. Сколько времени-то?
И тут доносится стук колес — такой, каким он бывает, когда поезд идет через мост, звонкий. Люба выбегает в тамбур. Но вместо того чтобы сорвать стоп-кран, она всего лишь закрывает дверь вагона.
Моисей: — Люба, а что случилось? Чем вы так взволнованы?
Люба: — Сосед ваш от поезда отстал.
Моисей: — Сережа?
Люба: — Сережа, Сережа. Пойду, говорит, по степи пройдусь, пока мы стоим, ковылем подышу.
Моисей: — Я знаю, Любонька, он пошел цветов вам нарвать, как в кино, помните? А что же, а надо же, наверное, поезд остановить?
Люба: — Поздно уже. Заболталась я тут с вашим… сырым бельем. Если бы сразу, как поезд тронулся, можно было экстренное торможение применить. А теперь уже все, пассажир считается отставшим. По вине проводника.
Моисей: — А вы-то здесь при чем? Как бы вы могли его остановить?
Люба: — Зачем кого-то останавливать? Двери должны быть закрыты вот на этот ключ.
Моисей: — А… а если пассажир через окно вылезет?
Люба: — Да как через него вылезешь, они же у нас не открываются.
Моисей: — Ну у нас же в купе открыто, вот и скажем, что Сергей сам ушел, без вашего ведома, через окно.
Люба: — Ладно, Моисей, идите уж.

• « МАРГАРИТА
• » Аэродром подскока