и что вам нужно рассказать ему?

Л Е Н О Р М А Н: Нет посторонних голосов!
Но есть отчётливая мысль,
запечатлённая в сознании.
Она сродни тому, что называют интуицией,
но только, может быть, гораздо более конкретная …

А тем, кто слышит шёпот голосов,
Рекомендую подлечиться.

Ф А У С Т: Мадам, так есть ли всё-таки
какая-то система?
А если есть, так в чём же её альфа и омега
и могут ли её использовать другие?

Л Е Н О Р М А Н: Наверно, всё-таки система есть!
Но ключевое в ней — ты сам и твой талант! …

Ну, сам подумай!
Как может композитор описать попроще
процесс рождения мелодии и состояние,
в котором он находится при этом?
Ведь он же не перебирает клавиши
и не стучит по ним бессмысленно
в надежде получить гармонию,
набор волшебных звуков.

И так же здесь.
Без погружения в себя
колода карт так и останется обычной картотекой,
собранием картинок …

А тем, кто хочет в этом деле преуспеть,
советую почаще заглядывать в себя.

Ф А У С Т: А, как, скажите, это нужно делать?

Л Е Н О Р М А Н: … Едва ли это можно описать
набором неких правил,
доступных всем подряд.
И вообще, расклад пасьянса,
стать должен для тебя магическим обрядом,
вратами в дивный мир, …
где нужно стать своим!

Ф А У С Т: Короче, как я понял,
вы не хотите раскрывать своих секретов …

Ну, ладно.
Тогда, мадам, скажите,
вот вы так знамениты,
но, почему-то от вашей славы
так сильно тянет могильным холодком?

Л Е Н О Р М А Н: Желание людей
узнать о том, что ждёт их,
из века в век неистребимо.

Они всегда стремиться будут
найти того, кто смог бы
хоть как-то приоткрыть для них
таинственный покров …

А, что касается трагичности моих пророчеств,
то я жила во времена, трагичные для Франции,
когда жизнь человека, и в том числе моя,
не стоила гроша,
и провидение тасовало судьбы, как карты из колоды.

Ф А У С Т: А вот не кажется ли вам,
что, извлекая карту из колоды,
вы сами вынимали то событие,
которое должно случиться,
и сами вы — не провидение,
ломали ход событий в судьбе своих клиентов?!

А ваш авторитет для них был столь велик,
что впечатлительные люди,
садясь на это кресло,
смотрели с содроганием,
какую следующую карту
вы извлечёте из колоды.

Они воспринимали всё, что вы сказали,
со всей серьёзностью,
вверяли вам свою судьбу,
и часто покидали вас
раздавленными вашим предсказанием,
как будто приговором.

Л Е Н О Р М А Н: Не раз я замечала,
что люди шли ко мне, уже, настроившись,
и загодя имея в голове ответ, на свой вопрос.
И часто я ловила себя на мысли,
что мне лишь оставалось,
всего лишь на всего озвучить то,
что им итак известно было,
что они ведали и так, и без меня …

Пожалуй, мне лишь оставалось озвучить то,
что не было для них секретом,
и что они уже готовы были слышать, …
но не имели мужества сказать самим себе.

Ф А У С Т: Мадам, скажите,
а не было ль у вас сомнений
или хотя бы смутных подозрений,
что вы своим прогнозом
могли бы как-то поучаствовать
в трагической судьбе своих клиентов.

А может, ощущали вы когда-то
от этого раскаяние и угрызения совести?
Чем вам, к примеру, не показались будущие декабристы,
которые, быть может, ради развлечения,
наведались узнать о том, что ждёт их,
и которых
вы так безжалостно отправили на эшафот?

Л Е Н О Р М А Н: Я никого и никуда не отправляла!

А предсказание судьбы
всегда приходит откуда-то извне,
я не могла его придумать!
И вообще, я ничего и никогда не сочиняла
и не вещала от себя!

Ф А У С Т: Так почему ж тогда
прогнозы ваши столь трагичны?
Быть может, они так мрачны от того,
что вы, по сути, сама такая!

Л Е Н О Р М А Н: Но от чего же,
мои прогнозы были разными,
а — Жозефина Богарнэ, к примеру,
которая позднее стала женой Наполеона
и императрицей?
Да и ему мои прогнозы, поначалу,
ласкали честолюбие,
когда они удобны были для него.

Ф А У С Т: Мадам, а как вы лично относились
к французской революции, … к её вождям?

Л Е Н О Р М А Н: Я здесь оригинальничать не буду,
когда скажу,
что революции предоставляют
неограниченные перспективы
для проходимцев
в реализации злодейских замыслов.

Ф А У С Т: Так, значит, всё же
ваша неприязнь к смутьянам
могла бы повлиять на ваш прогноз об их судьбе?

Л Е Н О Р М А Н: Ты говоришь о Робеспьере, Марате и Сен-Жюсте? …

Но их судьба уже тогда была предрешена.
К тому моменту, маятник французской революции
уже достигнул апогея…
И он уже качнулся вспять,
грозя стереть всех тех, кто раскачал его.

Тогда уж весь Париж не сомневался,
что вот ещё чуть-чуть
и смута выбьется из сил,
и что её зачинщики вот-вот
и сами захлебнутся в народной крови.
И только самый бесчувственный чурбан
не чувствовал, что леденящий душу апофеоз
для этих живодёров близок.
Вся аура Парижа до краёв
наполнилась зловещими вибрациями,
и я, всего лишь на всего, озвучила лишь то,
что чувствовал тогда наверно каждый,…
и, в том числе, они.

Ф А У С Т: Вот удивляюсь,
как вы не побоялись сказать им правду,
ведь за такие предсказания
они могли бы, напоследок, вас обезглавить?

Л Е Н О Р М А Н: Владыки мира, вероятно,
хотели бы, чтоб я молчала.

Они хотели от меня избавиться,
когда я говорила то,
что неудобно им и неприятно.
Не разрешая мне жить в Париже,
они не раз сажали меня в тюрьму.
Но я не сомневалась и знала стопроцентно,
что все они не властны надо мной …

Да, гильотина в тот момент работала без перерыва,
и для неё одной несчастной головою
больше или меньше — всё равно.
И жизнь моя, как сотни прочих жизней,
для этих палачей не стоила гроша …

Всегда я знала свою судьбу и верила в неё.
Я знала, что они тогда не в силах были
что-либо сделать мне,
поскольку час мой тогда ещё не пробил …

А, что до этих трёх господ, …
они и сами не находили себе места
и ощущали в полной мере на себе
благоуханье смерти,
и эти предсказания особо их не удивили.

А мысль, что смерть близка,
уже давно не покидала их,
и, странно, что они не попытались даже
спасти самих себя,
к примеру, убежав в Америку.
Они смогли бы этим отодвинуть
хотя бы на время от себя
свой драматический конец!..

И в этом не моя вина!

Предощущение трагической развязки
тогда заставило их посетить меня.
Они пришли ко мне,
надеясь разогнать свои тяжёлые предчувствия,
но я миндальничать не стала,
и всё сказала, без жеманства…

А вообще-то, я никому не говорила, до конца,
всего того, что ждёт его —
я только предостерегала.

Ф А У С Т: Так всё-таки,
не стало ль ваше предсказание,
помноженное на веру в ваш талант
последним импульсом
к развитию событий к ужасному концу.

И не могло ль быть так, что вы,
вытаскивая карту из колоды,
невольно выступали в роли провидения,
И безобидная, на первый взгляд,
простая карта
была всего лишь оправданием:
не я, мол, сделала прогноз, а — карты,
не я, мол, виновата, а тот, кто вне меня,
тот, кто стоит за ними.

Так вот ответьте мне?

Л Е Н О Р М А Н: (пауза)

Ф А У С Т: … Мне кажется,
что предсказатель в своём прогнозе
неотвратимо обречён,
хоть как-то, но выразить
своё расположение к клиенту, как к личности.
И мало кто поверит, что, гадалка,
испытывая неприязнь к клиенту,
не попытается озвучить это
в своём пророчестве.

Представьте, вот перед вами сидит клиент,
вы ведь не можете избавиться
от тех эмоций, что вызывают его руки,
лицо, одежда и манера поведения.

За несколько мгновений беглого осмотра
вы можете вполне определить,
он вам понравился иль нет.

Вот, например, холёная аристократка,
что только что сидела перед вами.
Ведь у неё всё есть.
Она решила от безделья наведать ваш салон
и скуки ради заглянула к вам.
И неужели
презрение к её самодовольству,
не побуждало вас испортить ей настрой
невыгодным прогнозом, …
хотя бы из бабской вредности!

Л Е Н О Р М А Н: Пойми ты, наконец,

• « НАХЛЕБНИЧЕК
• » Про здоровых и больных.