-
Рекомендуем - "ТОРЧ" или "Бирюлево Хиллс" или
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. А вы постарайтесь, Андрей Андреевич, хотя бы не сразу, а постепенно… понять, и при этом совершенно не обязательно принимать близко к сердцу…
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ долго и внимательно смотрит на ГЕОРГИЯ ПАВЛОВИЧА, потом смотрит в окно и – снова на ГЕОРГИЯ ПАВЛОВИЧА.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Что произошло?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Тут, видите ли, трудно дать исчерпывающую информацию, поскольку ничего не известно.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Украли?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Такой вариант не исключён… то есть, скорее всего так оно и есть. Вероятно, ночью. Не знаю, Сима первый увидел, а я уже от него…
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Серафим! Ты видел?
СЕРАФИМ (выходя из комнаты). Видел.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Почему не сказал?
СЕРАФИМ. Я сразу молиться пошёл.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ (после паузы). И о чём же ты, Сима, молился?
СЕРАФИМ. Чтоб вы не очень огорчились… Чтоб не сильно.
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. А знаете, Андрей Андреевич, затея ваша удалась! Я насчёт витаминчиков: они попадут-таки по адресу. А если сложить всю радость, которую испытают люди и дети при виде цветущих этих яблонек, так и выйдет тот самый эффект, о котором вы с такой любовью рассуждали…
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Серафим.
СЕРАФИМ. А?
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Иди-ка, сынок, помолись, чтобы я не убил кого.
СЕРАФИМ, согласно кивнув, уходит.
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Может, вам водочки принять?
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Зачем?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Оттягивающий эффект. Закупорка в эмоциях – опасная вещь, надо рассосать.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Что рассосать? Какая закупорка? Вы что – совсем уже… ничего не понимаете?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Я-то как раз понимаю, я-то понимаю, только как вам объяснить, не знаю.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Что можно сделать?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. А что тут сделаешь… Можно, конечно, ещё саженцев привезти, только я закапывать больше не буду – резона нет. Привезти, в кучу свалить и – налетай, ребята, халява плиз.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Перестаньте болтать! Вы же всех тут знаете, можно выяснить у соседей, кто это сделал, заставить вернуть. Есть, в конце концов, полиция… милиция, патрули…
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Есть, конечно, но я бы не советовал.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Это у вас закупорка! В мозгах, в глазах! «Сама садик я садила…» Это же… Это… Вообразить невозможно! Из дома вещи выносят, а у него – закупорка. Идём!
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Куда, Андрей Андреевич?
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Произведём следствие, по всей форме, с протоколом.
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Хорошо, согласен. Но с одним условием: когда вас бить будут – на меня не рассчитывайте.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Почему?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Очень не люблю битым быть.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Почему битым? Мы найдём этих людей, мы сделаем их известными, чтобы они… простыдились!
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Вот они из чувства собственного стыда вам и навешают. А потом вас же будут считать жадиной и скупердяем, из тех, что за копейку удавятся.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Кто-то из нас двоих ненормальный.
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. И я знаю, кто. Андрей Андреевич, вы зачем приехали? За преждевременной смертью? Тогда идите, стыдите, объясняйте всем, что они не такие и не так живут. И если вас хотя бы дослушают – я готов за вами авоську в зубах таскать. Если уж у вас хватило ума и сердца перешагнуть рамки здравого смысла и приехать жить сюда, в эту полуубитую страну, будьте великодушны и не требуйте от этих людей соблюдения ваших мерок и ваших принципов.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Нет, Георгий Павлович, нет, никогда не соглашусь! Нет ваших и наших принципов, есть один общий принцип, для каждого человека одинаковый, я говорю о совести. И кто убивает её в себе, тот не человек, тот ненормальный, его надо лечить, изолировать, да я сам, этими вот руками…
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Уничтожил бы, да? В порошок стер… А ведите-ка себя прилично в чужом дому, уважаемый Андрей Андреевич.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Что? Кто?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Вы!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Кто в чужом дому, вы что!
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. И руки тут не очень распускайте, а то ведь у нас знаете, до инвалидности один шаг.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Ах, вон оно что! Ввалился в мой дом и мне же угрожает! Кто-то тут битым не хотел быть – так я вам сейчас устрою…
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Ещё посмотрим кто кого!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. И он ещё имеет наглость воров загораживать!..
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Ещё посмотрим, кто кого!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Так может, вы сами и выдергали яблоньки?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Что? Я? Ну, знаете!..
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. И продали вашим лучшим знакомым, по дешёвке…
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Ещё слово и я скажу, что вы приехали ненавидеть нас…
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Сколько выручил, а? Не водку хватило? Или пивом обошлось?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Вам в голову ударило. Вам потом самому стыдно будет. Прощайте!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Стоять!
С неожиданной силой хватает Георгия Павловича и ставит на один из ящиков, пригвоздив к стене.
Ни с места! Где?! Где саженцы?! Кому продал? Что мне теперь делать – отвечай! Удавиться? Но только учти – в одной с тобой петле и на одной верёвке.
Из другой комнаты выбежал СЕРАФИМ.
СЕРАФИМ. Георгий Павлович не в чём не виноват!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Уйди, Серафим.
СЕРАФИМ. Отпустите его, он не способен.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Он ни на что не способен, это его главное качество – неспособен, в этом всё его достоинство и ценность, уникальный, неподражаемый в своей неспособности тип! А раз неспособен – подлежит утилизации.
Сима пытается оттащить Андрея Андреевича, тот его сильно толкает.
Уйди, я сказал!
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Мы-то люди, будьте спокойны! Какие ни есть, а в своём дому и – люди!.. А вам надо было в иностранцах оставаться и не лезть в чужие души!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Да в каких иностранцах, вы-то сами себе – кто?! Сами в своей стране оккупанты – вот вы кто! И хуже оккупантов – те хоть шкурную свою пользу знают, а вам себя обокрасть, да по миру пустить –самая радость. А потом: ах, какие мы страдальцы, ах, какие мы несчастные, ах, какие мы удивительные, что самые несчастные!..
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. На себя посмотрите: пятака лишился и на людей кидается.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Если бы пятака… Я – всего лишился, всего! Разбит вдребезги, убит, растоптан…
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Да хоть бы и всего – нет ничего ценнее души! А вы и душу готовы продать, лишь бы магазин открыть, да выгоду выгадать.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. О какой выгоде вы говорите! Ах, если бы я раньше понял… Вас, наверное, действительно Бог жалеет и скрывает от самих себя… чтобы вы от этого зрелища умом не двинулись.
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Да, да, в ваших глазах мы ужасны, неумыты и нечёсаны, но душой мы прекрасны, прекрасны, и если вам не дано разглядеть, ничего не поделаешь – каждому своё!
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Себя, себя пожалейте, поуважайте хоть немного… Душа сама по себе праведница не бывает, трудиться надо душе!.. А не в зеркало на удивительность свою пялиться…
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. А собственно, почему возмущение? Вы же сами сказали, что согласны на любые лишения и даже преждевременную смерть.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Что, уже пора?
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Пора начать понимать, куда и в какое время вы попали. Что вы не в обыкновенной стране, а там, где время неумолимо требует новых мучеников.
АНДРЕЙ АНДРЕЕВИЧ. Перестаньте, неужели самим не надоело! Во все времена от человека требовался труд, а насчёт мученичества – это уж как Бог даст.
СЕРАФИМ тихонько уходит к себе.
ГЕОРГИЙ ПАВЛОВИЧ. Последний раз объясняю, и если вы тупой – тогда действительно уезжайте и смотрите про нас по телевизору. Когда в обществе, во всех его слоях и чинах, всё отлажено на стяжании собственной выгоды, человек, решившийся послужить Родине, просто обречён на поражение. Сопротивление бесполезно, ибо вся имущая братия терпит рядом с собой только себе подобных, остальных – в расход. Будь готов к унижению, непониманию и одиночеству, как путник к пустыне, как воин к смерти, каждый раз поднимайся, как Ванька-встанька, и помни, что цель твоя – не богатство и земная слава, а слава небесная!